Анти-Ахматова

«Леди Анна» — вот слова ее мечты, казавшейся совсем реальной, ведь между нею и воплощением стоял всего лишь один обычный человек — самая пустяшная для Анны Андреевны вещь — и эта доступность, достижимость мечты заставляла ее вскакивать по ночам, заставляла хвататься за перо.

Не занятое воображение женщины бесконечно переговаривает в уме воображаемые диалоги — все страстнее, все закрученнее, все нестерпимее — литературная мастурбация. Причем не от избытка темперамента, в дополнение, а — вместо.

Воображаемый диалог Ахматовой с Берлиным, написанный на склоне лет.

Гость: Я хочу быть твоей последней бедой… Я больше никому не скажу те слова, которые я скажу тебе.

Начиная вчитываться в этот диалог, перечитайте воспоминания г-на Берлина — насколько возможно было в их литературоведческом разговоре пожелание «быть твоей последней бедой», или это брутальное и настойчивое «я хочу».

X: Нет, ты повторишь их много раз и даже мое самое любимое: (в выдуманных разговорах у нее есть любимые — выдуманные ею его страстные слова):

«Что же вы наделали — как же я теперь буду жить?» (такую фразу трудно запомнить и сделать ее любимой — она слишком патетична и слишком ни о чем).

Гость: Как, даже это?..

X: Не только это — и про лицо: «Я никогда не женюсь, потому что могу влюбиться в женщину только тогда, когда мне больно от ее лица…»

Анна АХМАТОВА. Т. 3. Стр. 334

Ахматова искренне полагает, что «больно» может быть только от ее лица, а влюбиться в какую-то другую женщину — практически невозможно.

Когда в текст лирического повествования выносят категории женится — не женится и авторше под семьдесят… Линия «никогда не женюсь» — «женщина» — «больно» — «больно от ее лица» — эта линия ведет непосредственно к оргазму.

На этой ноте можно бы было повествование о романе с Берлиным и закончить, если бы Ахматова с обстоятельностью маньяка не хотела бы использовать все возможности для мифотворчества, которые ей предоставило в этом смысле действительное судьбоносное знакомство с Берлиным.

Одним из примеров idees fixes была ее непоколебимая убежденность в том, что наша встреча имела серьезные исторические последствия.

Исайя БЕРЛИН. Встречи с русскими писателями. Стр. 457

В Оксфорде летом 1965 года. После вручения докторской мантии Ахматова рассказывала И. Берлину, как 6 января, на следующий день после его прощального визита в Фонтанный Дом, в потолок ее комнаты был вставлен микрофон для подслушивания.

Светлана КОВАЛЕНКО.

Анна Ахматова (Личность. Реальность. Миф). Стр. 41

«Для Ахматовой она сама и я рисовались в виде персонажей всемирно-исторического масштаба, которым судьба определила положить начало космическому конфликту (она прямо так и пишет в одном из стихотворений). Я не мог и подумать, чтобы возразить ей, что она, возможно, несколько переоценивает влияние нашей встречи на судьбы мира, поскольку она бы восприняла мои возражения как оскорбление сложившемуся у нее трагическому образу самой себя как Кассандры».

Светлана КОВАЛЕНКО.

Анна Ахматова (Личность. Реальность. Миф). Стр. 41

Писала после встречи осенью 1945-го с Исайей Берлином, не согласованной с властями:

Как свою посмертную славу
Я меняла на вечер тот.

Светлана КОВАЛЕНКО.