Анти-Ахматова

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 381

Она позвала к себе. Легла. В комнате холодновато, с обедами что-то разладилось — и она, которая никогда не жалуется, говорит о «зверином быте». «Как я рада, что вы пришли. Я написала патриотические стихи».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 381

Какой цинизм — «патриотические стихи». Дипломатическая сноровка дает сбой — о таких вещах лучше промолчать.

Утром ходила заказывать для нее продукты, ведро, а вечером пошла к ней. Говорили о возможных отъездах в Москву, и NN опять повторила: «А меня забудут в Средней Азии… Фирса забыли…»

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 383

NN горько жаловалась, что се заставляют выступать два дня подряд, а у нее нет сил; что она имеет право не работать совсем на основании своей инвалидной карточки («Неужели вы этого не знали?»). На мое предложение показать эту карточку в Союзе: «Тогда меня вышлют в Бухару как неработающую»…

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 384

Сегодня я зашла днем, принесла творог и яйца, долго ждала ее у Штоков, где мы, ни с того, ни с сего дули перцовку.

NN почему-то была веселая, возбужденная, шутила. Смеялась, упрашивала меня идти вместе с ними всеми на Тамару Ханум. Но я помчалась в детдом (где записывала рассказы осиротевших детей).

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938-1941. Стр. 385

Слетов заходил при мне, обещал поговорить в Союзе, чтобы NN не трепали по выступлениям.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 386

Лежит, но уверяет, что ей лучше. Комната, заботами О.Р. и Наи, чисто вымыта.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—941. Стр. 386

Мне хотелось проводить ее на почту. В прошлый раз, не получив на почте писем, она захворала и слегла на три дня.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 389

Писем она ждала от Гаршина — тот остался в блокадном Ленинграде, потерял жену — в общем, немного отвлекся от интрижки.

NN, увидев меня, кинулась мне на шею и расцеловала. Она казалась очень возбужденной, радостной и приветливой.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 389

Пик второй славы Ахматовой пришелся на время войны: когда ее народ вел войну, ее город переживал самую жестокую масштабную блокаду в истории человечества, ее сын был в тюрьме и в штрафном батальоне — а она пила. Веселилась, отлынивала от работы, вешалась на шею мужчине, проявляла невиданную чванливость, вела скандальную личную жизнь.

«Я очень, очень на вас сердита и обижена. Вчера у Беньяш Радзинская заявила: «Я хотела принести вина, но Лидия Корнеевна запретила мне, так как NN сегодня нельзя пить». Я в ярость пришла. Как! Я уже двое суток не курю, на это у меня хватает силы воли, а меня изображают перед чужими людьми безвольной тряпкой, от которой необходимо прятать вино! О вас какой-нибудь пошляк скажет глупость, и она тотчас забудется. А на меня столько клеветали в жизни. И будьте спокойны, что эти три дамы накатают мемуары, в которых читатели прочтут «в ташкентский период жизни NN пила мертвую. Друзья вынуждены были прятать от нее вино». И смутится двадцатый век… Уверяю Вас. Не иначе… Есенин…»

Л. К. ЧУКОВСКАЯ Записки об Анне. Ахматовой. 1938–1941. Стр. 395

Некая неприятно-преувеличенная забота о своей репутации несомненно наличествует. В защиту же ее могу сказать, что все это вызывается острым чувством чести, которая, в свою очередь, обусловлена чувством ответственности перед своим народом.

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938–1941. Стр. 395

От которого ей «хочется отмыться».