В случае Зощенко и Ахматовой все обстояло гораздо более конкретно. Вне зависимости от меры таланта они были официальными статусными советскими писателями. И вот потеря этого положения — в этом была их трагедия. Отстранение от читателя? — не смешите меня! — Ахматова не заметила ни отлучения Корнея Чуковского от детской аудитории, ни Пастернака: его зло одернула (он, правда, не нуждался — писал стихи): «Почему же он не черпает силы в гонениях?» А вот лишение номенклатурных привилегий — это действительная трагедия. Смерть чиновника.
«В Ленинграде Союз Писателей не обращает на меня ровно никакого внимания. Я ни одной повестки не получаю, никогда, никуда, даже в университет марксизма-ленинизма. Со мной обращаются как с падалью <…>».
«Я позвонила в Союз <…> заказать билет в Москву <…> и, чтобы придать своей просьбе вес, называю себя. Боже мой! Зачем я это сделала! Незнакомый голос кричит: «Анна Андреевна? А мы вам звоним, звоним! Вас хочет видеть английская студенческая делегация, обком комсомола просит вас быть». Я говорю: «больна, вся распухла». <…> Через час звонит Катерли: вы должны быть непременно, а то они скажут, что вас удавили. (Так прямо по телефону всеми словами.) Потому что в 1954 году уже это не драматизировали — те, кому не надо было в отличие от нее этим спекулировать.
<…> За мной прислали машину, я поехала».Ахматова говорила, что, сколько она ни встречала людей, каждый запомнил 14 августа 1946 года, день Постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», так же отчетливо, как день объявления войны.
2.8.51.
Анна Ахматова на днях за счет Литфонда поедет на месяц в санаторий «Удельное» по Казанской железной дороге.
К. А. Федин:
Вчера К. Чуковский привел дочь и Анну Ахматову, и мы сидели у яблонь. Анна Андреевна с чувством изумления, но не без польщенной гордости рассказывала, что ленинградцы предоставили ей дачу в Комарове, которой она пока не видала.
29.5.54.
Ахматова рассказала, что 8 июня едет в санаторий «Болшево» в третий раз. Никакой книги стихов ее пока не предвидится. Сейчас занимается переводами. Гослитиздат предлагает ей перевод китайского поэта восьмого века Ли-Бо.
«У меня все пребывание в санатории было испорчено, — сказала А.А. — Ко мне каждый день подходили, причем все — академики, старые дамы, девушки… жали руку и говорили: как мы рады, как рады, что у вас все так хорошо. Что хорошо? Если бы их спросить — что, собственно, хорошо? Знаете, что это такое? Просто невнимание к человеку. Перед ними писатель, который не печатается, о котором нигде, никогда не говорят. Да, крайнее невнимание к человеку <…>».
Зверства над Ахматовой.
Этому не было конца. Постановление стало для Ахматовой разменной монетой, которую она бросала на стол всегда, когда молоток ведущего аукцион замирал перед тем, как опуститься в третий раз, — ну или просто для красоты.
«Ничего удивительного, что Malia засиживается. Malia ведь приятель сэра Исайи, а тот однажды просидел у меня двенадцать часов подряд и заслужил Постановление».