Анти-Авелин

– Согласен. Так вот. Шло время. Отцу Лизоньки становилось все хуже и хуже. Я понимал, что мое время сочтено, а я так ничего толком и не успел, а самое главное – мне предстояло навсегда потерять надежду видеться с Оленькой. К этому времени, – я не заметил – как, – ненасытная родственница сблизилась с Кимом и Шариповой, которые как прислуга были посвящены в секреты личной жизни своих хозяев. И они подготовили план своего преступления, в который втянули и меня, так как я был частью этого плана. Он заключался в следующем: после смерти отца Лизы я должен был согласиться на подмену законной супруги на родственницу и тезку из Велижа. Все очень хорошо устраивалось: исправление в документах минимальное, Оленька оставалась рядом, деньги (как мне казалось) в моем распоряжении, благородные планы реализовывались…

– Но для этого вам надо было убить свою законную супругу.

– Нет! На это я бы никогда не пошел. Жизнь ее была вне опасности, так как она является частью тайны семейства и ключом к богатствам рода.

– Так она жива?

– Жива. Только очень больна, – с этими словами Боголюбов сделал глоток из бокала. – Ей была сделана лоботомия, последствия которой оказались далеки от ожидаемого результата.

– Лоботомия?

– Нейрохирургическая операция на головной мозг. Эта операция тоже была частью нашего плана. Рассказав о наличии тайны рода Бжозовских, ее родитель предусмотрительно не передал мне ключи от нее, и после его смерти, с помощью операции, мы думали раздобыть информацию у неуступчивой супруги.

– Она в России? – снова встрял Сомов.

– Да. В России.

– Как же вам удалось ввезти ее в таком состоянии, да еще и гражданство получить?

– В этой стране за деньги можно сделать все, даже документы на гражданство на подставное лицо. Лоботомию, – несмотря на то, что она запрещена еще со времен СССР с 1950 года, – мы сделали здесь же и, между прочим, у практикующего эту операцию хирурга, – усмехнувшись, Боголюбов сделал еще один глоток.

Петрович заметил, как Саламатин с досадой поморщился.

– Так я стал, выражаясь юридическим языком, соучастником преступной группировки, которую очень быстро возглавил Ким. Изначально у меня были некоторые привилегии по распоряжению деньгами и реализации планов. Как я теперь понимаю, для отвода глаз и создания правдоподобной легенды. Но со временем этот преступник все взял в свои руки. Вы не поверите, но прислугой в доме стал я, а он – хозяином. Дело дошло до того, что в мои обязанности стала входить уборка придомовой территории и починка ворот. Мы с вами, Иннокентий Петрович, как раз познакомились за этим занятием. Обстановка в доме усложнялась. Ким оказался ненасытным извергом. Он следил за всеми с помощью аппаратуры, которой нашпигован весь дом. Центр управления всей усадьбой находится в его кабинете управляющего. Измывался над прислугой… вплоть до того, что начались убийства.

– Многих убил?

– Точно не скажу, люди просто исчезали после незначительной провинности. В доме поселился липкий страх. Мою Оленьку как химика заставляли изготавливать различные яды. Сначала она думала, что яды нужны для травли крыс. Когда она поняла, кого Ким называет крысами, пришла в ужас, и у нее начались нервные срывы. Мы задумали бежать из этого дома, но все средства к этому времени контролировались Кимом. Последней каплей была попытка отравить профессора из-за того, что он случайно услышал разговор двух сестер. Но честное слово, я дал ему шанс спастись! Когда Ким отвлекся, я выпустил профессора из дома, и очень переживал за него, спустя какое-то время увидев около ворот его собаку. А эта живодерка Шарипова пыталась отравить пса, всячески приваживая и прикармливая его. Но благородное животное отказывалось от еды, тоскуя по своему хозяину, и принимало только ласки и сочувствие.

– Как можно поднять руку на Бонифация! – не выдержал Петрович.

– Так вы уже знакомы со Станиславом Витольдовичем? – улыбнулся захмелевший Боголюбов. – Ну, тогда я могу позволить себе не останавливаться на подробностях обустройства адского чрева этого здания. Рассказ профессора об этих чертежах будет гораздо интереснее, – Боголюбов махнул рукой в сторону резного шкафчика.

Петрович почувствовал неприятный осадок при мысли, что профессор может быть причастен к совершенным преступлениям.

– Мне кажется, настало время для изложения событий убийства Габриэля Каре, – устало напомнил Егерев.