— В нашем обществе всегда имелась достаточная прослойка, сочувствующая коммунистической идеологии, — пояснил Уэбстер, — вот они и делают соответствующие взносы. И потом — у нас же демократическое общество как-никак, все американские граждане имеют право на различные убеждения. Даже на такие экзотические, которые исповедует Компартия. Так мы о чем… — потер лоб он, — ах да, о смене руководства — это не смертельно, но и не очень приятно.
— А вообще как у Советов сейчас обстоят дела с помощью коммунистическим движениям? — спросил Рейган. — Я что-то слышал, что идет снижение по всем регионам.
— Совершенно верно, мистер президент, — оживился Уэбстер, услышав вопрос, на который у него имелся подробный ответ, — сочувствующие Советам партии и движения в Европе также получили в этом году гораздо меньше денежных вливаний. Не на порядок, конечно, но вдвое точно все упало.
— И с чем это связано? — продолжил интересоваться Рейган.
— С Романовым, конечно, мистер президент, — пояснил директор ФБР, — и с его новым внешним курсом.
— Общие суммы можете озвучить?
— Только оценочно, — Уэбстер перевернул пару листов в блокноте, — сами же понимаете, что бухгалтерия здесь исключительно черная… итого получается, что за 85 год, неполный, он еще не закончился, общие траты СССР на помощь иностранным политическим движениям составили около полутора миллиардов долларов. Что на тридцать-тридцать пять процентов меньше, чем в 84–м.
— Не сказать, чтобы очень много, но и не два цента, — выдал резюме Рейган.
Глава 27
— Мы ведь тоже помогаем нашим друзьям в других странах, — вмешался в разговор Кейси, — и спонсируем их на гораздо большие суммы, чем русские.
— Я все понял, — моргнул Рейган, — если у вас больше никаких новостей нет, тогда я озвучу свои пожелания.
Вся троица дружно открыла блокноты и приготовилась записывать умные мысли босса.
— Первое — нужно отследить местонахождение Алиева и Кунаева и постараться наладить с ними связь. Они сейчас озлоблены на Романова в частности и на всю советскую систему вообще. Такие люди нам пригодятся.
— Второе — делаем упор на межнациональные трения у Советов. Я понимаю, что вы и раньше этот аспект не упускали из виду, но сейчас надо бросить на него все имеющиеся силы и возможности. У них там очень много разных наций и народностей, отношения между ними часто напряженные — в эти зазоры и надо бить. К тому же дурацкая, иначе ее не назовешь, национальная политика в СССР сама по себе подталкивает к углублению этих трений. Так что нам просто Господом Богом велено подыгрывать Кремлю в этих вопросах.
— Вы имеете ввиду что-то конкретное? — спросил Кейси.
— Если хотите конкретику, то возьмите Украину — там много чего можно нарыть по этому вопросу, начиная с политики Петра Первого и заканчивая Голодомором. Ну и третий, наконец, пункт…
Рейган сделал небольшую паузу, потом продолжил.
— И тему с Афганистаном пока ставим на паузу… совсем сворачивать помощь моджахедам не надо, просто немного прикрутим кран.
— Немного это насколько? — уточнил Кейси, любивший точные цифры.
— Вдвое для начала, надо сделать хорошую мину для Романова — ответил президент и мановением руки отпустил всех троих.
Москва, госдача номер 6
Романов после ноябрьского пленума слег с непонятной болезнью, как только приехал на дачу в Заречье, так и повалился без сил. Возле него колдовала целая бригада медиков во главе с новоиспеченным начальникомуправления Минздрава Михаилом Лебедянцевым. Но пока без особенных успехов.
— Ну что, Михаил Андреевич, — спросил у него генсек в перерывах между сеансами интенсивной терапии, — плохи мои дела?
— Нет-нет, Григорий Васильевич, — попытался успокоить его врач, — все под контролем, скоро встанете на ноги.
— Да ладно вам, — горько усмехнулся Романов, — я же вижу, вы ни черта не понимаете, что со мной происходит… вот что сделайте… найдите и пригласите сюда Чазова, может он что-то поймет.
— Будет сделано, Григорий Васильевич, — взял под козырек Лебедянцев, — в кратчайшие сроки.
Не совсем в кратчайшие, конечно, сроки, но в течение дня Чазова отыскали и доставили пред светлые очи генерального секретаря.
— Приветствую вас, Евгений Иванович, — сказал слабым голосом Романов, — присаживайтесь, поговорим.
— И я тоже рад вас видеть, Григорий Васильевич, — ответил тот, усаживаясь на стул. — Наше расставание прошло как-то не совсем здорово…
— Согласен, — не стал отпираться генсек, — возможно, я поторопился со своими решениями. Но как говорится в народной пословице — лучше поздно, чем никогда. Я был неправ тогда на даче в Зеленом городе, поэтому приношу свои извинения.
— Извинения приняты, — ответил с довольным видом Чазов, — рассказывайте, что с вами стряслось…
Через час Романов смог сам встать с дивана и дойти до книжной полки. Оттуда он вынул толстый том Похождений бравого солдата Швейка и зачитал любимую цитату.
— Встретимся в шесть вечера после войны в трактире У чаши… хотя нет, могу задержаться, приходи в половине седьмого.
— Я понял ваш юмор, — с небольшой задержкой отреагировал Чазов, — однако давайте закончим наши дела.