Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления

Впрочем, я сам признаю, что хотя и бывает иногда необходимость нарушить заключенные государем союзы и договоры, однако ему следует отказываться от этого честным образом, уведомляя о своем решении союзников. Следовательно, поступать так надлежит только в крайнем случае, когда этого требуют благоденствие народа и чрезвычайная необходимость.

Я намерен эту главу заключить еще одним рассуждением. Следует отметить то, что усугубляет это восхваление злодеяний у Макиавелли. Он желает, чтобы неверный государь свою неверность увенчал лицемерием, думая, что подданные будут более тронуты лицемерной добродетелью, нежели огорчены злыми поступками. Много есть таких, которые согласятся с Макиавелли, но я, со своей стороны, утверждаю, что к заблуждениям человеческого разума следует относиться терпимо, если они не влекут за собой порчу души, и народ скорее возлюбит сомневающегося государя, который является честным человеком, нежели благочестивого, но злобного, который всегда во зло им поступает, ибо не мысли государевы, но действия его делают людей счастливыми.

Глава XIX Что следует делать, чтобы не быть презренным и ненавидимым

Неистовство, заставляющее философов выдумывать разные учебные системы, свойственно также и наставникам в политической науке. Макиавелли больше, чем другие, заражен этой язвой. Он стремится доказать, что государь должен быть злым обманщиком, вот правила его благочестия! Макиавелли сочетает в себе всю злость тех чудовищ, которых победил Геркулес, но он не имеет их силы, и поэтому нет нужды в Геркулесовой булаве, чтобы его умертвить, ибо что может быть для государя естественнее и пристойнее правосудия и благочестия? Я не думаю, чтобы это нужно было доказывать различными доводами. Этот учитель сам будет посрамлен, если решится доказывать противоположное. Ибо если он полагает, что государь, уже утвердивший себя на престоле, должен быть свирепым, обманщиком и изменником, то он сам стремится сделать его злонравным, и если государю, желающему вступить на престол, он хочет приписать все эти злодеяния, чтобы с их помощью утвердить свои беззаконные завоевания, то сочинитель дает ему такие советы, которые могут настроить против него всех государей и всех республиканцев. Ибо как можно частному лицу иным способом достигнуть престола или захватить власть в какой– либо республике, как не лишением земель царствующего государя? Однако об этом европейские правители даже и слышать не желают. Если бы Макиавелли написал сочинение для воров, то и сей труд не был бы позорнее его «Князя».

Впрочем, я еще должен обратить внимание на некоторые ложные заключения, которые встречаются в данной главе. Макиавелли подтверждает, что государя ненавистным делает то, что он несправедливо завладевает имуществом подданных либо нарушает целомудрие их жен. Правда, хотя корыстолюбивый, несправедливый, наглый и свирепый государь и бывает ненавистен, однако в любовных делах обстоятельства совсем иные. Ибо пусть Юлий Цезарь, названный в Риме мужем всех жен и женою всех мужей, а также Людовик XIV и польский король Август весьма любили женский пол, однако из-за этого они не были ненавистны своему народу. Цезарь был умерщвлен сторонниками римской свободы, вонзившими в его грудь кинжалы не потому, что он был страстный любовник, но потому, что он насильно присвоил себе господство.

Может быть, кто-нибудь, подтверждая мнение Макиавелли, возразит мне, что царей изгнали из Рима после того, как было нарушено целомудрие Лукреции. Но я отвечу на это, что не любовь молодого Тарквиния к Лукреции, но насильное принуждение к любви было причиной возмущения римлян[60]. Этот поступок возбудил в сердцах народа возмущение, напомнившее о прежних злодеяниях Тарквиния, и они решили отомстить за все, а не только за Лукрецию.

Я не оправдываю поведения некоторых государей в любовных делах, но хочу сказать, что эти поступки не делают государей ненавистными народу. При добронравных государях любовь считается простительной слабостью, если она не сопровождается неправедными действиями. Можно упражняться в любовных делах так, как Людовик XIV, английский король Карл II и польский король Август, но не так, чтоб изнасиловать Лукрецию, убить Поппею и свести со света Урия (как Тарквиний, Нерон и Давид).

В этом заключается настоящее противоречие. Наставник политиков желает, чтобы государь для защиты от тайных заговоров возбуждал к себе любовь своих подданных, в семнадцатой же главе он говорит, что государю больше надлежит возбуждать в подданных страх, ибо тогда он полагался бы на то, что находится в его власти, с народной же любовью дело обстоит иначе. Итак, какое из этих мнений более справедливо? Он говорит подобно оракулу, словеса которого можно толковать произвольно, однако настоящее изречение оракула, если сказать правду, является речью обманщика.