Анти-Макиавелли, или Опыт возражения на Макиавеллиеву науку об образе государственного правления

Мне небезызвестно, что многие держались и держатся мнения, будто дела мира так направляются судьбой и Богом, что люди, сих умом, ничего изменить в этом не могут, а наоборот, совершенно беспомощны. Итак, можно было бы сказать, что не стоит в поте лица над этими делами трудиться, а надо предоставить себя на волю судьбы. Это мнение еще больше утвердилось в наши времена благодаря великим переворотам, совершившимся и совершающимся каждый день у нас на глазах наперекор всякой человеческой предусмотрительности. Иногда, размышляя об этом, я в известной мере склонялся к мнению таких людей. Однако, дабы не была утрачена наша свободная воля, можно, думается мне, считать за правду, что судьба распоряжается половиной наших поступков, но управлять другой половиной или около того она предоставляет нам самим. Я уподобляю судьбу одной их тех разрушительных рек, которые, разъярившись, заливают долины, валят деревья и здания, отрывают глыбы земли с одного места и прибивают к другому. Каждый бежит перед ними, все уступает их натиску, не имея сил ни на какую борьбу. И хотя это так, оно все же не значит, чтобы люди в спокойные времена не могли принимать меры заранее, строя заграждения и плотины, дабы волны при новом подъеме или направлялись по отводу, или напор их не был так безудержен и губителен. То же происходит и с судьбой: она проявляет свое могущество там, где нет силы, которая была бы заранее подготовлена, чтобы ей сопротивляться, и обращает свои удары туда, где, она знает, не возведено плотин и заграждений, чтобы остановить ее. Если вы посмотрите на Италию, страну этих переворотов, давшую им толчок, то увидите, что это равнина без единой насыпи и преграды. Будь она защищена достаточной силой, как Германия, Испания или Франция, наводнение не причинило бы происшедших великих изменений или вовсе бы не случилось. Нахожу, что сказанного довольно, поскольку речь шла о сопротивлении судьбе вообще. Сосредоточиваясь, однако, ближе на частностях, скажу, что мы видим, как сегодня тот или другой Князь процветает, а завтра погибает, причем не изменилась ни природа, ни свойства его. Я уверен, что это вызвано главным образом причинами, о которых подробно говорилось раньше, именно: что Князь, полагающийся целиком на счастье, погибает, как только оно ему изменяет. Утверждаю также, что счастлив тот, кто согласует свой образ действий со свойствами времени, и столь же несчастлив тот, чьи действия с временем в разладе. Ведь мы видим, что люди при обстоятельствах, ведущих к цели, стоящей перед каждым, то есть к славе и богатству, поступают по-разному: один идет с оглядкой, другой стремится вперед, один берет силой, другой хитростью, один терпением, другой совершенно обратным, и каждый может этими разнообразными средствами достигнуть своего. Видим еще, как из двух осторожных людей один осуществляет свой замысел, другой нет, и точно так же двое преуспевают одинаково, идя разными путями, причем один осмотрителен, а другой идет напролом. Бывает это не иначе как от свойств времени, к которым люди применяются или не применяются в поведении своем. Отсюда происходит то, о чем я говорил, именно: что двое людей, поступающих различно, достигают одинакового успеха, а из двух других, действующих одинаково, один приходит к своей цели, а другой нет. От этого же зависит и колебание счастья; ведь если кто-нибудь ведет себя с осторожностью и терпением, а времена и дела складываются так, что его поведение окажется удачным, то он счастлив во всем, но стоит временам и делам измениться, и он погибает, потому что не меняет образа действия. Нет человека настолько благоразумного, чтобы уметь к этому приспособиться: нельзя отступать от склонностей собственной природы, и если человек всегда преуспевал, идя одной дорогой, нельзя ему убедить себя с нее свернуть. Вот почему человек осторожный, когда настанет время идти напролом, не умеет этого сделать и погибает; если бы вместе с временами и делами менялась его природа, то судьба была бы неизменной. Папа Юлий II во всем действовал натиском, и оказалось, что времена и дела настолько подходили к этому его свойству, что исход был всегда счастливый. Посмотрите на его первый поход на Болонью, еще при жизни мессера Джованни Бентивольо[159]. Венецианцы были против, король испанский тоже, с Францией об этом предприятии шли переговоры, и тем не менее папа с обычной своей необузданностью и решительностью сам стал во главе похода. Этот шаг заставил Испанию и венецианцев в замешательстве остановиться: Венецию – из страха, Испанию – из желания вернуть все королевство Неаполитанское; с другой стороны папа переманил на свою сторону короля французского. Видя, что дело начато, и желая заручиться дружбой папы, чтобы унизить венецианцев, король не счел возможным отказать в помощи своих войск, не нанося папе явного оскорбления. Таким образом, Юлий своим стремительным движением осуществил то, что никогда не удалось бы другому папе при всем возможном человеческом благоразумии: ведь если бы он выждал заключения договоров и устройства всех дел, чтобы уехать из Рима, как сделал бы любой другой папа, то никогда не имел бы этого успеха. У короля французского нашлась бы тысяча отговорок, а у других – тысяча угроз. Не хочу останавливаться на прочих его делах, которые все были похожи на описанное и все кончались успешно; краткость жизни папы не дала ему возможности испытать неудачи, так как если бы наступили времена, требующие осторожности, то с ними пришла бы его гибель: никогда не отступил бы он от средств, к которым влекла его природа. Итак, я заключаю, что раз судьба изменчива, а люди в поведении своем упрямы, то они счастливы, пока судьба в согласии с их поведением, и несчастны, когда между ними разлад. Полагаю, однако, что лучше быть смелым, чем осторожным, потому что судьба – женщина, и если хочешь владеть ею, надо ее бить и толкать. Известно, что таким людям она чаще дает победу над собою, чем тем, кто берется за дело холодно. И наконец, как женщина, судьба всегда благоволит к молодым, потому что они не так осмотрительны, более отважны и смелее ею повелевают.