- Тьфу, блядь, долбоебы, - ругнулся я. – Отметина, тоже мне. У Горбачева вон тоже была отметина, будто он головой в говно нырнул, но его никто не хотел сжигать, пока он Советский Союз не развалил. Средние, блядь, века. Время дурости и долбоебизма. Значит, её увезли в крепость. Что это за крепость, Божена? И обойдись, пожалуйста, без своих господарей и пустого трепа.
- Крепость Степана – это монастырь, - тихо произнесла старушка, напуганная моей вспышкой ярости. – Бывший монастырь. Сейчас там его логово, где он судит людей и казнит ведьм.
- Много казнит?
- В день не меньше трех. Вы разве, когда ко мне шли, не видели дым над замком?
- Вон оно что, - хмыкнул я, переглянувшись с греком. – Предок мой, оказывается, тот еще садюга-пидорюга. Ладно. Как нам в замок этот проникнуть-то?
- Ворвемся, дадим пизды и уроем пидарасов! – пробасил Ахиллес, заставив меня рассмеяться.
- И что же нам помешало сейчас это сделать? Тогда бы Астра была здесь, а я не получил бы частицу души, как ожидал. Не, дружище. Надо чего-нибудь поумнее.
- Марек раньше в крепость сено возил, когда там монахи обитали, - подала голос Божена. – А как глазами слаб стал, так и бросил.
- А повозка у вас есть?
- И ослика найдем. Вы же… - старик замялся, подбирая слова. – Внучку мою спасли и детишек этих несчастных. Они уже год по подвалам прячутся, света белого не видели. Как Черный Степан в округе объявился, так не жизнь стала, а сущий Ад.
- Э, нет, отец. Это ты еще настоящего Ада не видел, - хмыкнул я и, хлопнув Ахиллеса по колену, поднялся со стула. – Соберите нам повозку с сеном. Поедем подругу выручать.
- Вдвоем? – ахнула старушка, сжав руку внучки, которая стояла рядом.
- Не привыкать, мать. У, сука! – недобро усмехнулся грек, сверкнув черными глазами. В них сейчас горел настоящий дьявольский огонь. Черный и обжигающе злобный.
Маленький, меланхоличный ослик медленно катил груженную сеном телегу к воротам крепости, над которой кружились каркающие вороны и в воздухе горько пахло вонючим дымом. Один из стражей, облаченный в черную сутану и нелепый пузатый нагрудник с вмятинами, повелительно поднял руку, призывая возницу остановиться. Хмыкнув, я подчинился и, повернувшись, поправил сено в том месте, где только что торчал багровый от напряжения кусок лица Ахиллеса, закопанного в это самое сено. А затем, нацепив на лицо бодрую улыбочку, обратился к хмурому стражу, один глаз которого смотрел в небо, а второй на меня.
- Салют, дружище! Как ваше ничего?
- Ты кто такой?
- Дык, сено ж везу, не видно разве? – удивился я, неопределенно ткнув рукой позади себя. – Свежайшее, как раз для коняшек и их животов.
- Сено возит старый Едржей, - подозрительно ответил страж. – А вас я тут раньше не видел.
- А у Едржея этого разве монополия на ввоз сена? – ехидно осведомился я. – С господарем Степаном дружить надобно, сам знаешь. Тут мы ему сена подкинем, а он мимо нашего дома в следующий раз пройдет. А то и расскажем чего интересного.
- Например?
- О, много чего. Слухи тут ходят, что старая Касилиха, ночами баклажан в жопу сует, а потом на шабаш летает, чтобы ей его доставали оттуда. Говорят, что приятности она испытывает всякие. Или рябая Нэдька, у которой одна сиська вверх смотрит, а вторая к пупу стремится. Говорят, что ежели дернуть ее за сосок, второй дергаться начинает, - не стесняясь, брехал я. Страж озадаченно почесал голову и кивнул. – Так что, дружище. Пропустишь нас?
- Кого это вас? – нахмурился второй, подходя ближе. – Ты не один тут, деревенщина?
- Не. Я, ослик мой, Моисей, и дружище, что в сене спит. Умаялся вчера Нэдьку за сосок дергать, дабы на колдовстве уличить. Вот сам и хочет господарю Степану рассказать о ейных особенностях.
- Правду говорит, - кивнул косоглазый, чуть разворошив сено рукой. Ахиллес, которого демаскировали, издал весьма правдоподобный и качественный храп. – Токмо есть тут нестыковка одна, пан возница.
- Энт какая же? – улыбнулся я. – Рожи у нас чистые? Так баньку утром приняли, сеном загрузили и сюда сразу. Негоже пану Степану чуять, как мой пан Пиписевич салом и кальмарами воняет. Не? Не считаешь так? Ежели нет, то ждите вашего чумазого Едржея, а мы в другой дом поедем, где сено возьмут, и воды нам с дороги подадут.
- Ладно. Пропусти их, Славен, - разрешил косоглазый, отходя в сторону. Я чмокнул губами и ослик, нехотя, поплелся в сторону открывающихся ворот, из которых тут же потянуло знакомым и противным ароматом. Вонью горелой плоти, если что.