Нечего и говорить о том, что художественные приемы гомеровского эпоса всегда оставались в древнем мире идеалом и образцом для всякого эпического писателя, как бы он по своему настроению ни отличался от Гомера и каким бы ни был приверженцем тех школ и направлений, которые ушли от Гомера вперед на несколько столетий. Таков весь поздний эпос, начиная с Аполлония Родосского (III в. до н.э.) и кончая Нонном Панопольским (V в. н.э.). Рим нисколько не отставал от греков в почитании и использовании Гомера.
Влиянием Гомера ознаменовано уже самое начало римской литературы (Ливии Андроник, Невий и Энний). Почитателем Гомера был Цицерон (I в. до н.э.), а относительно влияния Гомера на Вергилия (тот же век) написаны десятки больших и малых книг и статей. Даже в смутную эпоху Вергилия, когда литература уже далеко ушла от простоты, ясности и безусловной народности Гомера, Гомер все еще оставался образцом для подражания, которое доходило до заимствования из него и эпитетов, и метафор, и отдельных выражений, и даже целых сцен.
В средние века Гомер успеха не имел и его забыли. У Данте (XIII в.) уже совсем иное отношение к Гомеру. У Данте он певец, «превысший из певцов всех стран», «осиянный величием» и «величайший поэт». Нечего и говорить о том, насколько возродился интерес к Гомеру в эпоху Ренессанса. Здесь опять появились творцы эпоса, которые заимствовали у Гомера решительно все: и отдельные выражения, и отдельные образы, и сцены. Таков, например, «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо (XVI в.). В дальнейшем западная литература полна бесконечных споров о сравнительном значении Гомера и Вергилия. Гомер переводится на все языки, комментируется и становится предметом подражания в разных странах. Кажется, лучше всего о высоком значении Гомера рассуждал знаменитый французский теоретик классицизма Буало (XVII в.). В своем «Поэтическом искусстве» он писал (III, 295-308, перев. Э. Липецкой): Должно быть, потому так любим мы Гомера,
В XVIII в. — и чем дальше, тем больше — Гомер трактуется как символ всего греческого народа, а его поэмы начинают восприниматься как позднейшая композиция из отдельных былин или песен. Можно было бы привести длинный ряд имен крупных исследователей, вставших на этот путь. Все эти критики, кроме того, выдвигали на первый план безусловно народность Гомера, простоту и наивность его мировоззрения, безоблачный, детский характер его образов, его гениальность и неподражаемость. Это свидетельствовало уже о начале романтизма в литературе. Но Гомер пережил не только Возрождение, классицизм и романтизм. В период расцвета позитивной филологической науки, то есть в середине XIX в., он подвергся всестороннему изучению и подвергается ему вплоть до настоящего времени с лингвистической, литературоведческой, социально-политической, этнографической и археологической точек зрения. В течение XIX-XX вв. появилось громадное количество изданий Гомера и комментариев к ним.
Византия тоже едва ли когда-нибудь забывала Гомера, насколько можно судить по комментариям к нему (Евстафий, XII в.) и его изложениям (стихотворным, как Цец, XII в., или прозаическим, как историк Иоанн Малала, VI в.).
В древнерусской литературе упоминания о Гомере начинаются еще с XII в. В XVII в. его знатоком оказывается Симеон Полоцкий, а в XVIII в. число поклонников и переводчиков Гомера растет во главе с таким писателями, как Кантемир, Ломоносов, Тредиаковский, Сумароков, Херасков, Державин, Радищев, Карамзин и Крылов.
В русской литературе XIX в. не было почти ни одного писателя, который бы не вдохновлялся Гомером. Своими глубокими суждениями о Гомере известен Белинский, весьма выразительно писавший о гомеровской народности, героизме, поэтической сложности и детской простоте, о зарождении в его творчестве всех литературных жанров, о его мировой значимости.
Александр Алексеевич Лопухин , Александра Петровна Арапова , Александр Васильевич Дружинин , Александр Матвеевич Меринский , Максим Исаакович Гиллельсон , Моисей Егорович Меликов , Орест Федорович Миллер , Сборник Сборник
Биографии и Мемуары / Культурология / Литературоведение / Образование и наука / Документальное