Пасутся эти пернатые гиганты обычно возле водоёма, а то и вовсе в болоте, но и на твёрдой земле ступают как-то неуверенно, что ли? Такое впечатление, будто щупают грунт ногой перед тем, как тяжесть туши на неё перенести. Мы в тот день до вечера репу чесали, что бы это значило, но только утром уже вчерашнего дня у нас появилось на этот счёт весьма нехорошее подозрение. А вышло оно вот как. Вечером бивак разбили, ужин свой слопали, покурили, обходим посты караульных, и тут вдруг кусты затрещали, и из них птиц выбегает покрупнее дронта, но помельче страуса, да несётся при этом так, будто от хищника какого-то убегает. Убегаешь – убегай, но хотя бы уж смотри, куда бежишь. И обогнуть наш бивак по дуге можно было запросто хоть справа, хоть слева, и через него на крайняк между палатками пробежать, да и в людей врезаться на бегу абсолютно незачем. Не трамвай – объедешь. Но дурной птиц с разбегу впечатался в Серёгу – ага, везёт ему в этой экспедиции на столкновения с крупными пернатыми. Спасибо хоть, не обосрал при этом, но нахрена же пугать-то так, на ночь глядя? Геолог наш, хоть и сшиблен с ног, в три этажа живность местную кроет, и это хороший признак, стало быть, цел он и практически невредим, зато в кустах шебуршит и кто-то, спугнувший птица, и мы с Володей шмаляем из револьверов – кажется, завалили. Бойцы вооружённые подтягиваются, осматриваем с ними диверсанта – даже не малая фосса, ещё мельче, но тоже из каких-то виверровых. А птиц, как выяснилось, тоже далеко не сбёг – в палатку, дурень, впечатался со всего маху, а пока вставал, один из наших бойцов его дротиком уложил. Тут как раз стемнело, тропики же, сумерек почти-что и нет, поэтому осмотр не видящего перед собой дороги птица мы отложили до утра. А утром – прихренели, распознав в нём подрастающего птенца вот тех болотных гиперстраусов. С молодыми глазами, значит, не видит ни хрена, куда прётся, а какое тогда зрение у старых эпиорнисов? Попадёшься такому, он же ещё и сослепу может изувечить на хрен! Так что аккуратно надо с этой мадагаскарской мегафауной.
С гребиорнисами этими, млять, сплошные непонятки. По костям раскопанным чуть ли не десяток видов насчитывали от того трёхметрового максимуса до звиздюшки не сильно крупнее хорошего индюка, но как определишь, взрослые ли это птицы отдельных видов или птенцы-подростки крупняка? Костяки-то ведь неполные в основном, да и у тех костей, что найдены, сохранность нередко хреновая. По яйцам можно было бы ещё как-то разобраться, да только на слуху исключительно здоровенные яйца максимуса до десятка литров в объёме, а меньших видов – не попадается сведений. Не находят или внимания не обращают, потому как ничего выдающегося, хрен их знает. По идее, должен бы быть ещё хотя бы один вид нормального страусиного типоразмера, и вроде бы, даже кандидат нам вчера подходящий попался…
– Дядя Бенат, плохой люди нет, большой птица нет, – Париме хочется пошастать по островку, и она пытается доказать, что ничего с ней здесь случиться не может, – Следы нет, перо нет.
И не скажешь ведь, что неправа. Хоть и девка, а соображает. Были бы люди, так на небольшом острове ещё при обходе его берегов наверняка обнаружились бы и какие-то признаки их присутствия, но чего нет, того нет. Птицы тоже следов после себя оставляют достаточно – и следов в узком смысле, то бишь отпечатков лап на грунте, и срут они, где ни попадя, и перья теряют то и дело, и от всякой птичьей мелочёвки нам уже в глаза всего этого бросилось немало. Максимус уж точно не наследил, да и орлиных перьев не видно.
– На тебя, малявка, большой птицы и не нужно, – заметил Володя, – Тебе хватит за глаза и группенфюрера, – мы рассмеялись.
Группенфюрером мы как раз вот этого кандидата в мелкий гребиорнисовый вид обозвали. В смысле, спецназер наш его так обозвал, а у нас с Серёгой, когда отсмеялись, и возражений принципиальных не нашлось, так что посмеялись мы и приняли его в качестве эдакого неофициального. А почему бы и нет? Получилось же это так. Мы уже и к якорной стоянке наших судов возвращались, оставалось меньше километра, тут стайка небольшая в зарослях мелькнула, и птицы оказались как раз немного мельче хорошо известного нам африканского страуса, а главное – телосложением и цветом оперения заметно отличались и от взрослого максимуса, и от заваленного вечером его предположительного подростка. В общем, скорее всего, другой вид гребиорнисов этих, ни разу не максимус. Мы одного и подстрелили до кучи – свежее мясо для всех наших людей не помешает, а нести до берега уже недалеко. А на берегу уже, когда ощипывали птица и разделывали, Серёга припомнил всё, что об эпиорнисовых знал.