Античные битвы. Том I

Эпо­ха Гре­ко-Пер­сид­ских войн одно­вре­мен­но и выс­шая точ­ка и рубеж, от кото­ро­го берет свое нача­ло про­цесс посте­пен­но­го выми­ра­ния спар­тан­ской ари­сто­кра­тии. Все пол­но­прав­ное насе­ле­ние Спар­ты в нача­ле V в., по-види­мо­му, состав­ля­ло 8—10 тысяч граж­дан при­зыв­но­го воз­рас­та (Герод., VII, 234; Арист. Пол., II, 6, 12, p. 1270a; Плут. Лис., 8). Досто­вер­ность этих дан­ных под­твер­жда­ет и то, что в бит­ве при Пла­те­ях участ­во­ва­ло 5 тысяч спар­ти­а­тов, при­чем в это чис­ло, по-види­мо­му, не вхо­ди­ли ни стар­шая, ни млад­шая воз­раст­ные груп­пы (Герод., IX, 10; 12). Спу­стя 60 лет, в 418 г. чис­ло пол­но­прав­ных граж­дан в Спар­те по мак­си­маль­ным рас­че­там состав­ля­ло 4—5 тысяч чело­век, а по мини­маль­ным — 3 тыся­чи (ср. Фук., V, 64, 2; 68; 74). А к момен­ту бит­вы при Левк­трах чис­лен­ность спар­ти­а­тов никак не пре­вы­ша­ла 2400 чело­век. Поте­ря в этой бит­ве 400 спар­ти­а­тов из 700 ока­за­лась, по сло­вам Ксе­но­фон­та (Гр. ист., VI, 4, 15), таким тяже­лым уда­ром, что Спар­та так нико­гда и не смог­ла от него опра­вить­ся. При напа­де­нии Эпа­ми­нон­да на Спар­ту из-за край­ней мало­чис­лен­но­сти соб­ст­вен­ных граж­дан государ­ство было вынуж­де­но при­бег­нуть к край­ней мере и воору­жить ило­тов (Ксен. Гр. ист., VI, 5, 28—29). Ко вре­ме­ни же Ари­сто­те­ля, по сло­вам само­го фило­со­фа, Спар­та не мог­ла выста­вить и тыся­чи гопли­тов, и государ­ство «погиб­ло имен­но из-за мало­люд­ства» (Пол., II, 6, 11—12, p. 1270a).

Получается почти строгий график: за 150 лет, примерно каждые 50 лет, численность спартанцев сокращается вдвое.

Сами античные историки говорят, конечно, об «упадке Спартанского духа» вообще, и о том, что, дескать, после Пелопоннесской войны спартанцы «навод­ни­ли соб­ст­вен­ный город золо­том и сереб­ром», но как видно из предыдущего абзаца, это началось задолго до.

Я осторожно предположу, что дело тут не в демографии.

Ари­сто­тель в «Поли­ти­ке» (II, 6, 11, p. 1270a) и Плу­тарх в био­гра­фии Аги­са, оба отме­ча­ют любо­пыт­ный факт — пря­мую зави­си­мость чис­лен­но­сти спар­ти­а­тов от зако­на, раз­ре­шив­ше­го отчуж­дать земельные наделы. Или, если по-умному, кле­ры.

Речь идет о про Закон Эпи­та­дея, явив­ший­ся, с одной сто­ро­ны, след­ст­ви­ем это­го про­цес­са, с дру­гой, сам послу­жив­ший как бы его ката­ли­за­то­ром. Он был издан либо в самом кон­це V, либо в самом нача­ле IV веков. Плу­тарх, наш един­ст­вен­ный авто­ри­тет в дан­ном вопро­се, вполне опре­де­лен­но свя­зы­ва­ет этот закон с при­то­ком денег в Спар­ту сра­зу после Пело­пон­нес­ской вой­ны (Агис, 5, 1). Из кон­тек­ста ясно, что для Плу­тар­ха точ­кой отсче­та была имен­но Пело­пон­нес­ская вой­на, и труд­но пред­по­ло­жить зна­чи­тель­ную отда­лен­ность это­го зако­на от момен­та ее окон­ча­ния. Если слегонца натянуть эгиду на щит, то можно найти некоторые подтверждения и у Ари­сто­те­ля. Вполне возможно, Ари­сто­тель имел в виду имен­но эту рефор­му, гово­ря о зако­но­да­тель­ном акте, поз­во­лив­шем граж­да­нам про­да­вать свои кле­ры под видом даре­ния или заве­ща­ния (Пол., II, 6, 10, p. 1270a — в сущ­но­сти, здесь он изла­га­ет содер­жа­ние зако­на Эпи­та­дея).

Я бы сказал, что, скорее всего, закон стал следствием существующего положения дел, буквально узаконив то, что уже происходило. И этот процесс начался не во 2-й поло­вине IV в., а мно­го рань­ше.