Античные цари

Пандион, собрав все свои пожитки, глухой ночью, когда все в городе крепко спали, бежал куда-то в направлении Мегар.

Пробравшись по горным тропкам, он явился во дворец прямо к мегарскому правителю, своему коллеге. Тот принял соседа, внимательно выслушал его и помог обжиться ему на новом месте.

Однако несчастья, по всей вероятности, давно уже выселили из головы Пандиона былую молодость и неизбывную его энергию. Он вроде бы позабыл об начисто ушедших своих дочерях и принялся жить сначала.

Приглядевшись к беглецу, поразмышляв, – мегарский царь определенно пришел к невероятному для себя выводу, что с таким соседом следует обращаться слишком обдуманно, ведь как никак, – а это вполне законный государь, пусть и прежний. Рано или поздно либо сам Пандион, либо же его потомки, могут оказаться снова на царском троне…

Мегарский царь призвал к себе свою красавицу дочь Пилию, посмотрел на ее румяное личико, уловил взгляд ее задумчивых глаз и объявил девушке, что выдает ее замуж за гостя, аттического царя Пандиона, зная наперед, что пришедший экс-царь от такой необычной радости вознесется куда-то на седьмое небо.

Юная Пилия, подчинившись отцовскому повелению, вскоре подарила своему супругу четырех сыновей – снова эта же цифра! – среди которых был и ведомый нашим читателям из каких-то иных источников царевич по имени Эгей.

Эта же версия утверждает, что Пандиону не довелось больше заглянуть за высокие горы, отделявшие Мегары от Аттики. Лысый Метион, захвативший власть на Акрополе, держал ее цепко, – как волк удерживает в своих лапах ягненка, а ястреб – непомерно прыткого голубя.

Впрочем, жизнь изгнанника в Мегарах, если позволительно судить по более поздним, уже твердо историческим временам, протекала более или менее тихо, мирно, иногда – даже очень богато. Никто не забывал, кем был Пандион на самом же деле. Пандион даже вступил в родство с другими царями путем женитьбы своих сыновей на их дочерях.

Очевидно, Пандион, в конце концов, смирился с выпавшей на его удел судьбою. Однако все же он не упускал при этом случая поведать своим сыновьям о своей прежней жизни, о высоком акрополе посреди просторной зеленеющей равнины, о мощных крепостных стенах, о прекрасном храме Афины-девы, о могилах предков. Он думал, быть может, что они лишены сейчас не только всяческого уважения и почитания, но даже и надлежащего ухода… Со вздохами вспоминал он нивы и виноградники, приносящие все новые и новые богатства своим, не в меру счастливым владельцам.

Пожалуй, его сыновья и сами видели все это собственными глазами. Тогда ведь не существовало еще никаких границ с полосатыми пограничными столбами, с проницательными взглядами часовых, с визами и с какими-то слишком заносчивыми сторожевыми псами. На придорожных камнях, в лучшем случае, путникам удавалось прочесть, что за этим камнем – уже начинаются земли другого государства. И все.

Трудности перемещений из страны в страну заключались тогда в ином: как одолеть расстояние, разделявшее два любых города, как не попасть при этом в руки разбойников, не быть проданным в унылое, какое- то горько-постыдное рабство…

Для молодых и крепких парней, каковыми были сыновья тогда Пандиона, путешествия такого рода оборачивались лишь щекотанием нервов, пробой их буйных, расцветающих сил.

Да и отправлялись они в дорогу в окружении своих собственных рабов, погонщиков мулов, разного рода возниц, дубиноносцев и тому подобных дорожных спутников. И ехали они верхом на конях, будучи зажиточными людьми, принадлежащими даже к высокому царскому роду.

Несомненно, рассказы родителя находили себе подтверждение. Никто не знает, о чем толковали царевичи, возвратившись с бывшей отцовской родины, а тем более, никто уже не узнает, что завещал им отец, упав, наконец, на жуткое смертное ложе.

Обо всем этом можно лишь строить какие-то умозрительные догадки.

Когда же в последний раз содрогнулась желтая земля, когда погасли затем погребальные костры, утихли, наконец, голоса состязающихся атлетов и прекратился стук быстроколесных колесниц и повозок, – сыновья покойного начали готовиться к новому походу.

Собрав все необходимое, по их расчетам, войско, – они повели его за слишком высокие горы, осаждать Афины, изгонять оттуда лысого Метиона и его упрямых, многочисленных сыновей.

Надо прямо сказать, затея эта полностью удалась.

То ли Метион растерял уже свою былую бдительность и нисколько не думал, что возмездие способно отыскать его через столько лет, то ли силы его сыновей оказались не столько уж грозными, – но на афинском Акрополе уселся новый, вполне законный царский наследник.

Имя нового царя, как уже догадался наш смышленый читатель, звучало вполне знакомо ему: Эгей.

Однако он не был настоящим сыном недавно усопшего Пандиона.

Очевидно, Эгей стал самым подходящим кандидатом на царский престол то ли из-за собственной удали, то ли по причине своего старшинства среди братьев, а то и в силу прямого отцовского завещания.

Короче говоря, он был лишь приемным сыном старика Пандиона…