Античный полис. Курс лекций

С нашей точки зрения, эти факты позволяют думать, что контингенты греческих полисов были широко представлены в армии Селевкидов, и это, в свою очередь, подтверждает те выводы, которые были сделаны выше на основании материалов из Дура-Европоса и Суз относительно характера земельных отношений в новых полисах и связи этой системы с обязательствами военной службы царю.

Однако Э. Бикерман, привлекавший значительную часть приведенных выше материалов в главе «Армия» своего широкоизвестного исследования о Селевкидском государстве, тем не менее очень решительно выступил против тезиса о том, что селевкидская армия частично формировалась за счет граждан полисов. Хотя сам приведенный выше материал достаточно красноречив и наглядно опровергает положения, высказываемые Э. Бикерманом, все же мы считаем необходимым хотя бы кратко остановиться на системе его аргументации. Первый аргумент: ни в одном из сообщений источников, основанных на официальных документах, в которых дается описание состава армии Селевкидов (следует ссылка на свидетельства о битве при Рафии, при Магнесии, войне против Молона), никогда не называются отряды, состоящие из граждан полисов. Не говоря уже об опасности аргументов ex silentio, отметим, что этот вывод неверен хотя бы потому, что в описании парада в Дафне граждане-воины присутствуют, а это описание, без сомнения, не менее документально, чем описание битв[20]. Во-вторых, видимо, можно допустить, что в принципе отряды из граждан специально не формировались, и поскольку гражданин одновременно был и катойком, на них распространялась общая система призыва в армию и они, как правило, входили в обычные формирования селевкидской армии[21].

Второй аргумент состоит в том, что ни в одной из надписей селевкидского времени, в которых говорится о различных привилегиях городов, никогда не упоминается об освобождении от набора солдат. По этому поводу необходимо, во-первых, сказать, что число этих надписей в общем очень невелико. Во-вторых, почти все они происходят из западной Малой Азии, где находились греческие города, характер взаимоотношений которых с Селевкидским государством, как отмечалось выше, имел совсем иной правовой аспект, и поэтому использовать материалы этих полисов для решения данной проблемы неправомерно. Наконец, возможно еще и такое объяснение – Селевкиды никогда не давали городам привилегий, освобождавших их от обязанностей поставлять воинов в царскую армию, что было бы и естественно, учитывая постоянную потребность всех эллинистических государств в воинских силах[22].

Следующий аргумент построен таким образом: основной силой селевкидской армии являлась фаланга – «национальный» вид вооруженных сил македонян. Цари не могли привлекать для службы в фаланге жителей городов, если даже их предки были македонянами, ибо, вступая в качестве гражданина в коллектив вновь основанного полиса, македонянин (как и всякий другой) терял свой «старый этнос и приобретал новый». Однако в эллинистическое время это правило постепенно теряло свою силу. Кроме того, можно сослаться также на отмеченные выше данные, собранные М. Лонеем, относительно граждан полисов, одновременно продолжавших оставаться «македонянами». Наконец, нужно указать и на пример Дура-Европоса, где членство в гражданском коллективе не мешало представителям ряда влиятельных фамилий города считать себя македонянами[23].

Последним аргументом Э. Бикермана является утверждение, что превращение македонянина в гражданина полиса приводило к тому, что он был потерян для царской военной службы, ибо идея суверенитета полиса исключала возможность мобилизации граждан. Полис только в исключительных случаях посылал вспомогательные отряды, но не давал рекрутов, призываемых индивидуально. Очень трудно согласиться с этим аргументом. Сам Э. Бикерман очень ярко показал, что о суверенитете полиса в эллинистическое время даже в чисто теоретическом аспекте говорить очень трудно. Кроме того, приведенные выше материалы показывают, что подобная практика существовала. Таким образом, можно считать, что возражения Э. Бикермана вряд ли могут быть приняты.

В силу всего вышеизложенного мы может утверждать, что восточноэллинистический полис представлял особое социальное образование, порожденное своеобразными условиями эллинистического государства. Продолжая оставаться полисом, он в то же время испытал серьезные изменения в очень важной сфере – сфере отношений собственности: над коллективом собственников, т. е. полисом, появляется верховный собственник земли, т. е. царь. Собственность коллектива становится условной, полис взамен полученной земли обязан военной службой царю.

В этом отношении ситуация для греческого полиса в составе эллинистического государства очень напоминает отношения, сложившиеся в Римской империи, где в принципе верховным собственником земли считался император, а город владел землей, отведенной ему императором, с условием обработки ее и выполнения различных повинностей[24].