Античный полис. Курс лекций

Разумеется, учитывая размеры Империи, император просто не мог быть непосредственным патроном каждого. Но в этом и не было нужды: достаточно было оказывать благодеяния и милости ведущим аристократам и военачальникам, которые, в свою очередь, выступали как покровители различных групп и индивидов. По словам Р. Мак-Маллена, «именно сеть благодеяний, предоставляемых и получаемых, делала возможным то, что императорская администрация, состоявшая из нескольких сотен человек, реально управляла Империей». Можно сказать, что с установлением принципата свое предельное логическое развитие получил чисто республиканский принцип формирования социальной и политической власти на основе персональных взаимоотношений и зависимостей (В. Эдер).

Таким образом, А. фон Премерштайн одним из первых привлек внимание к экстралегальным (внеправовым) основам власти принцепса; и хотя его концепция критиковалась, тем не менее в основе своей она признается и получила дальнейшее развитие в современной историографии. Но патронат был только частью системы императорской власти. Не менее важное значение в ней имела категория auctoritas principis («авторитет, влияние принцепса»), которую сам Август в своих «Деяниях» (RGDA. 34. 3) называет главным отличием своей власти от власти остальных магистратов. О содержании и значении этой категории, ее роли в оформлении власти принцепса исследователи много спорили, начиная с классических работ Р. Сайма, М. Гранта, А. Магделэна, П. Гренаде. Не вдаваясь в подробности этих дискуссий, отметим, что эта категория по своему происхождению была напрямую связана с республиканскими традициями и ценностями (mos maiorum), в идеале представляя собой выражение личных заслуг и персонального престижа государственного деятеля, в силу которых он брал на себя инициативу и ответственность за дела в государстве. Но, сохраняя в известной степени это исконное значение, она вместе с тем стала важнейшим, хотя и неформальным основанием власти, лишь отчасти обусловливаясь личностными качествами правящего императора, его харизмой, но главным образом – самим фактом сосредоточения в его руках обширных властных полномочий. Можно сказать так: если при Республике auctoritas давала возможность претендовать на власть, то при Принципате наличие императорских властных полномочий создавало auctoritas, которая, в свою очередь, независимо от того, подкреплялась ли она или нет реальными заслугами и качествами правителя, ставила его выше всех прочих магистратов или соправителей.

Так или иначе, сами императоры упорно представляли свою власть как власть римского должностного лица и наиболее авторитетного «первого гражданина» республики, чьи заслуги и доблести позволяли ему с общего согласия брать на себя ответственность за дела в государстве. Это в полной мере обнаруживается не только в лозунгах и идеологии, но и в повседневной деятельности императоров, которая была неразрывно связана с республиканскими институтами. Все принцепсы принимали личное участие в заседаниях сената, а подчеркивание уважительного отношения к этому органу и всему сенаторскому сословию расценивалось как непременная черта того принцепса, который хотел прослыть «добрым» в глазах знати. Иногда императоры сами участвовали и в работе комиций. Август, например, первым подавал голос в своей трибе, как простой гражданин, и обходил трибы со своими кандидатами, прося за них по старинному обычаю (Suet. Aug. 56. 1). Император Вителлий «как простой гражданин отстаивал на консульских комициях своих кандидатов» (Tac. Hist. II. 91. 2). Ни один принцепс не мог пренебречь личным присутствием на играх и зрелищах, устраиваемых в Риме, тем более что в императорское время для городского плебса эти мероприятия в известном смысле заменили сходки и комиции и служили для выражения общественного мнения, для заявления претензий правителям и даже для оказания давления на них. Для этой цели в первую очередь использовались собрания во время театральных и цирковых зрелищ, которые еще Цицерон (Pro Sest. 50. 106) оценивал как один из источников проявления мнений и воли римского народа наряду с комициями и конциями. Вопреки известной оценке сатирика Ювенала, которую он дал столичному плебсу[48], городской плебс Рима, нередко отождествлявшийся с «Римским народом», как отмечает П. Вейн, нередко вспоминал о своей официальной роли и вмешивался в выборы или защиту кандидатов на императорский престол, имея подчас наготове и оружие.