Античный полис. Курс лекций

Можно сказать также, что именно гражданский статус легионеров и преторианцев делал их той политической силой, которая, как показал Э. Флайг, участвовала в признании (акцептации) императора наряду с сенатом и городским плебсом. Император не обладал легитимностью в узком правовом смысле слова, поскольку не существовало государственного органа, который мог бы ее обеспечить, и поэтому узурпация императорской власти путем военной аккламации была столь же легитимным и нормальным явлением, как и стабильное монархическое правление, и может рассматриваться как особый тип смены власти. В этом смысле вполне можно согласиться с Т. Моммзеном, который назвал императорскую систему «перманентной революцией». Последняя могла осуществляться как мирно, так и вооруженным путем. В любом случае важнейшая роль в утверждении императора принадлежала армии. Легионеры как римские граждане сохраняли ius suffragii, которое реализовывалось через институт воинской сходки. Конечно, воинские contiones, подобно собраниям и сходкам граждан в республиканском Риме, представляли собой не столько орган, принимавший реальные политические решения, сколько ритуальную и символическую форму выражения общественного консенсуса. Но вместе с тем именно этот институт позволял армии не только становиться одним из непосредственных источников верховной власти наряду с народом и сенатом, но и выступать в качестве ведущей конституционной силы, хранительницы легитимности власти. Возникшая уже в период Раннего Принципата тенденция к отстранению сената от участия в выборе и утверждении у власти императоров и в других легитимационных решениях развивается в десятилетия кризиса III в. и закрепляется в эпоху Домината. В конечном итоге в панегирике, произнесенном Симмахом по случаю пятилетнего юбилея правления Валентиниана I (369 г.), армия прямо уподобляется комициям, а ее командиры – сенату. Валентиниан именуется «достойным императором, избранным достойными комициями», которого при этом как «мужа, известного военными заслугами, одобрил лагерный сенат» (Symmach. Or. I. 9). Разумеется, некоторые функции воинской сходки лежали, так сказать, вне «правового поля», в сфере прецедентов и обычая. Однако они, без сомнения, основывались на полисно-республиканских традициях, которые не пресекались в эпоху Империи. Среди этих традиций надо назвать характерное для римской civitas сочетание самых широких властных полномочий носителя империя с его ответственностью и известной зависимостью от суверенного коллектива граждан-воинов.

* * *

Подводя итоги вышеизложенного, отметим следующие наиболее принципиальные моменты. Сам Август, вероятно, вполне искренне хотел остаться в памяти потомков как optimi status [sc. rei publicae] auctor – «творцом наилучшего государственного устройства» (Suet. Aug. 28. 2). Вопрос о личной искренности Августа, очевидно, не имеет окончательного решения, хотя многие факты говорят в ее пользу (М. Хэммонд, М. Рейнхольд). Более важно, что он объективно направлял римский мир в будущее, ориентируясь в значительной мере на ценности и институты прошлого, оставаясь в значительной степени консерватором и традиционалистом[51]. Учитывая длительный путь Октавиана к власти и рекордно долгий срок его пребывания на вершине власти, было бы неправильно рассматривать его преобразования как последовательную реализацию заранее задуманного плана; и хотя результаты более чем 40-летнего правления в ретроспективе производят цельное впечатление, представления о резкой, радикальной и быстрой смене режима при переходе от республики к принципату являются анахронизмом. Многие мероприятия, осуществленные первым принцепсом, были скорее непосредственными реакциями на насущные проблемы и текущую политическую конъюнктуру (Э. Т. Сэлмон). Очевидно, что важным импульсом лично для Октавиана была болезненная реакция на крах диктатуры Цезаря. Часто Август избегал окончательных решений, подстраиваясь под общественное мнение, которое было не готово принять единоличную диктатуру даже во главе с таким гениальным, харизматичным и обаятельным лидером, каким был Цезарь. Поэтому созданную им систему следует характеризовать как компромисс между республиканскими (сенат, магистратуры, отчасти комиции) и монархическими элементами (императорский двор и новые управленческие должности) властной структуры, между сенаторской олигархией, которая по меньшей мере до III в. оставалась правящим классом, и единоличным правителем, между староримской знатью и той «колониальной элитой» (Р. Сайм), которая состояла из римских семей, добившихся богатства и престижа в колониях, муниципиях и других городах Империи, и из которой стал пополняться сенат, а начиная с Траяна выходцы из нее достигают и императорского трона.