Античный полис. Курс лекций

Созданная Августом государственно-политическая система в силу своего компромиссного характера имела, однако, один существенный недостаток (впрочем, присущий многим государственным организмам): она не гарантировала от перехода власти в руки негодного человека. Именно по причине неустранимого «республиканизма» императорской власти в системе принципата отсутствовал как таковой институт престолонаследия; преемственность на троне никогда не была в Риме принципом государственного права. Власть принцепса, будучи в первую очередь совокупностью делегированных, магистратских по своей сути и происхождению полномочий, не была, подобно древневосточным или средневековым монархиям, божественным даром[52] или семейным достоянием, автоматически переходящим по наследству. Трон не принадлежал ни индивиду, ни семейной династии, хотя старинные аристократические представления о политическом значении семьи и рода играли свою важную роль при выборе императоров; теоретически император избирался или принимался («акцептировался») народом и сенатом, преемник же занимал пост предшественника как «делегат», которому община поручала управление ее делами (П. Вейн) и который, хотя и был, согласно официальному воззрению, «свободен от (соблюдения) законов» (legibus solutus – D. 1. 3. 31, Ульпиан), тем не менее должен был править ex usu rei publicae («по обычаю республики») как ее представитель.

Парадоксальным образом наличие республиканских элементов и традиций укрепляло автократическую власть правителей Империи, не просто обеспечивая лояльность определенной части их подданных, но и давая им возможность использовать элиту из высших сословий и городов античного типа для осуществления власти. Использование структур полиса позволяло держать под контролем и объединять столь обширное и разнородное образование, каким была Римская империя, представлявшая собой, по словам ритора IV в. Либания, «союз полисов, связанный золотой цепью императорской власти» (Or. XI. 129). Ее в целом достаточно стабильное и даже процветающее состояние в первые два века н. э. стало возможным благодаря той изначально присущей Риму способности и готовности к интеграции, которая проявилась в создании Римско-италийского союза. Варьируя объем привилегий и обязанностей своих подданных и степень их близости к самому Риму, привлекая на свою сторону местные, прежде всего городские, элиты, римляне выстраивали весьма гибкую систему властного доминирования, которая обходилась без тотальной ассимиляции подвластных и без полного размывания собственно римской идентичности, основанной в конечном счете на категориях гражданства и права. Институт гражданства, так сказать, гражданско-общинный «субстрат», сохранял не только формально-юридическое значение, но и играл существенную практическую роль в функционировании всей имперской системы, обеспечивая и легитимацию власти, и возможности для социальной мобильности. Такая система была наиболее адекватна полисным традициям греко-римского мира и не в последнюю очередь именно поэтому принималась и поддерживалась широкими слоями городского населения. Можно сказать, что римский вариант мировой державы именно потому оказался весьма жизнеспособным и продуктивным, имперская суперструктура соответствовала той базовой структуре античного мира, каковой была городская гражданская община (полис, civitas). Серьезные осложнения в отношениях с подвластными возникали у римлян почти исключительно на недавно завоеванных территориях, где еще не укоренились урбанистические формы жизни, либо с теми из вошедших в состав Империи народов, которым античные гражданско-общинные ценности и уклад жизни были чужды (египтяне, иудеи). Другие территориальные державы древности, возможно, именно потому оказались менее эффективными и долговечными, нежели Римская империя, что строились на иных интегрирующих началах (в Птолемеевском Египте и других эллинистических монархиях, например, одной из главных основ власти был греко-македонский этноцентризм, в Парфянском царстве – своеобразная «феодальная» система среди правящей знати, в древнем Китае – сословие ученых бюрократов).

Структуры принципата обеспечивали достаточно эффективный – особенно в руках хороших императоров – юридический и административный инструментарий для управления державой. Однако даже при полной негодности отдельных принцепсов сама по себе система власти, созданная Августом, не ставилась под сомнение; не было и реальных попыток отказаться от нее и вернуться к прежним республиканским порядкам (после убийства Калигулы в 41 г. вопрос об этом дебатировался на заседании сената, но дальше пустых разговоров дело не пошло).