Антидекамерон

– Мне все равно выйти надо, а вы пока переоденетесь, вы же, наверное, в костюме спать не собираетесь.

Понял я, что как бы смешно уже будет, если дальше начну с ней воевать, отступился. Она ушла, я в спортивный костюм облачился, а у самого сердечко постукивает: все ж таки это тесное касание молодого женского тела бесследно не прошло. Думал, как Сонечки моей не стало, отошло уже все у меня, как бы и думать забыл. Не отошло, оказалось, и очень меня это смутило. И была бы она просто женского пола, а то ведь симпатичная, все у нее на месте и – тоже не последнее дело – вижу ведь, что понравиться мне хочет. Пусть даже, кроме всего прочего, из-за того, что вызвался дочке помочь, но дела это не меняло. Тут всегда, мужчины знают, особый случай: как вести себя, если чувствуешь, что как бы не безразличен ты женщине, которая тебе тоже понравилась, и есть почти уверенность, что привередничать она не будет, если поухаживать за ней. Сам, пока ее не было, для себя так решил: будет она как бы настойчиво знаки внимания мне оказывать – тогда для себя что-то решу. А сам активничать не стану. Тут много всего намешано было, прежде всего, что в поезде это, нехорошо это как-то, не удобно, к тому же, если откровенно, не юноша прыткий уже был, мог и засомневаться…

Вернулась она, ничего будто бы между нами не произошло, беседовать продолжаем как бы обыкновенно, но чувствую, что многое в ней теперь изменилось, и она, уверен был, тоже чувствует, что я это чувствую. Как бы симпатичная ниточка такая между нами протянулась. Тут заявляется проводница, швыряет два постельных комплекта рядом со мной на полку, цедит, на нас не глядя, сколько заплатить ей должны. Ольга Дмитриевна к сумочке потянулась, но я лишь посмотрел на нее – и она, снова покраснев, руку опустила. И понял я, что это для такой, как она, женщины не просто уступка. Вообще все как бы не просто, когда что-либо денег касается. Тут и самые близкие друзья, если вместе платить приходится, свое право отстаивают, щепетильное дело. А я, значит, в такое как бы доверие к ней вошел, что согласна она, чтобы почти незнакомый и неизвестный ей мужчина платил за нее. Этим своим поступком больше она сказала мне, чем если бы тысячу всяких слов произнесла.

Ушла проводница, мы с Ольгой Дмитриевной сидим напротив, столиком разделенные, разговор как бы продолжаем. И начала она мне про себя рассказывать. Так рассказывать, словно я не посторонний человек, а близкая подружка. Как совсем еще молоденькой была, когда мама умерла, отца вообще никогда не видела, совсем одна осталась. А тут сосед ее, взрослый уже, набиваться к ней стал, Ему, правда, тридцать всего было, но ей, семнадцатилетней, стариком казался. Не нравился он ей, надежды ему не давала, но он настырный был, проходу ей не давал. Выходи за меня, говорил, пропадешь ты одна, а я позабочусь о тебе, королевой жить будешь. А она как бы растерянная была, только школу закончила, на бухгалтерские курсы поступила, после маминых похорон совсем без денег осталась, впроголодь жила, надеяться не на кого. А его она давно знала, в одном доме ведь жили, мужик будто бы нормальный, ничего такого за ним не водилось. А что не женился долго, так это ему как бы и в плюс – значит, основательный человек, не вертопрах.

Одним словом, подумала она-подумала – и согласилась. Тут еще и тетка, к которой она сейчас едет, свою роль сыграла. Выходи за него, советовала, не беда, что не нравится, с лица воду не пить, главное – что он ее любит. Между прочим, сказала ей, такие браки как бы самые надежные. Те скороспелки, которые от любви млели, так же быстро потом разбегались. А тут не мальчишка, человек солидный, инженер, опять же русской национальности, что в ее республике фактор немаловажный. Внушала ей, что, как говорится, стерпится – слюбится, не она такая первая и не она последняя. Взвесила Ольга Дмитриевна все, теткину правоту приняла – тем все и кончилось. Правильней сказать, только началось, потому что в первые же послесвадебные дни поняла, что не королевская жизнь ей уготована.