Вновь я проснулась, а та, что наблюдала, как я сплю, и беседовала с моим телом, исчезла… но сохранилось, не исчезло счастливое бесстрашие — оно как бы воздвигло надо мной громадное, легкое, как воздух, строение, по форме напоминающее женскую грудь. Из тьмы появляется и — все ближе, ближе еще одно счастье — Исмена, сегодня она — сама нежность… Она вложила мне в руку пузырек — эликсир Диотимии… Ты дала его мне, но тебе он нужнее…
С преданностью друг к другу мы нежно обнимаемся — как в ту грозу, когда были совсем детьми.
— Я недавно вскричала «нет». Вместе с тобой, — прошептала Исмена, — но твой вопль был так прекрасен, что меня никто и не услышал.
— Я слышала, Исмена, но у нас всего несколько мгновений, а я тебе непременно должна сказать, что ты никогда не позволяла мне… С тех пор как я вернулась в Фивы, старшей была ты… Твоя любовь и проницательность оберегали меня. То немногое, что мне удалось сделать, сделано только благодаря тебе. Не будь твоего терпения, твоего огорчения по поводу моих иллюзий, гораздо раньше все обернулось бы к худшему. Без тебя меня бы давным-давно убили, и я не успела бы и не смогла найти в себе силы, чтобы крикнуть Креонту «нет». Запомни, что «нет», брошенное Креонту, это «да» твоему ребенку и всей твоей жизни.
— Я говорю «да» моему ребенку, Антигона, и это — счастье. Но поэтому теперь и я должна подчиняться. Во власти Креонта убить тебя, а я вынуждена молчать, как молчат всегда женщины — женщины, у которых есть дети.
Слова эти удручили меня, но не время было обсуждать, говорить об этом, да и плакать тоже не было времени, потому что Стентос уже приоткрыл дверь и позвал Исмену.
«Капитан идет… Не надо, чтобы он видел тебя рядом с осужденной».
Исмена сразу же перестала плакать. Мы поцеловались, и она убежала, коротким ласковым движением коснувшись моей щеки, — так обычно прощалась с нами Иокаста.
В ушах у меня еще звучала музыка Исмениных шагов, и я испытывала восторг, будто она все еще рядом, когда неожиданно распахнулась дверь. На пороге появился человек в красном плаще. За ним — будто сбитая воедино — группа мужчин, вооруженных стражников.
— Уходите немедленно! — прокричал он Стентосу. — Привяжи ее к себе, чтобы не убежала. В городе расставлены дозоры… Да, возможно, ее станут выручать люди из толпы…
— Несомненно, — процедил сквозь зубы Стентос.
— Нигде не задерживайтесь.
— Она не сможет идти быстро, посмотри на ее ноги.
— Это не мое дело. Пусть несут ее, если надо.
И капитан тотчас исчез вместе с первой группой, мы же последовали за ним — со второй. Стентос привязал меня к себе, но таким образом, что веревку нес он, и, когда я спотыкалась, он мог меня поддерживать.
Город пуст, на каждом перекрестке — дозорные. Толпа, провожавшая меня прежде к зданию суда, рассеялась, но рокот голосов, выражающих сострадание, следовал за нами.
Неожиданно появилась Исмена — одна в пустынном городе, удивительно красивая, она ждала, пока мы приблизимся к ней. Капитан был настолько изумлен, что Исмена осмелилась нарушить приказ Креонта, что не посмел ни заговорить, ни отогнать ее. Он отважился на приветствие, но она не соблаговолила ему ответить. Оказавшись рядом с ней, я встретила ее бесстрашный взгляд, в котором прочла: «Я с тобой». Я попыталась было ответить, но не смогла многострадальными своими сожженными солнцем глазами. Исмена, как всегда, все заметила, потому что, проходя мимо Стентоса, к его удовольствию, поблагодарила. Когда мы уже миновали Исмену, Стентос помог мне обернуться и еще раз взглянуть на сестру — одну посреди пустой улицы.
Стражники первой группы шли, как мне показалось, чересчур быстро, и мы понемногу стали отставать. С трудом поспевала я за Стентосом, хотя шел он медленнее, а вскоре силы и вовсе покинули меня. Что за беда, падай, Антигона!..
Когда мы шли через город, во мне всколыхнулась глупая печаль: я перестала чувствовать любовь к Фивам, к моей родине и родине моих близких. «Не будь тебя, твоих стрел, — вспомнились слова Гемона, — которые заставили кочевников держаться подальше, нам никогда бы не закончить работы и не отстоять город». Среди работ, о которых он думал, была и та, о которой мы не знали, — громадная западня, приведшая Полиника, Этеокла и Васко к смерти, а Креонта — к власти. И всего этого не случилось бы, не будь меня. Не стоит останавливаться на ужасной этой мысли, теперь от меня ждут иного, мне теперь надо только двигаться вперед, идти, как я шла во времена Эдипа.
Мы прошли через огромный рынок, выстроенный Этеоклом, — рынок теперь был пуст, а входы охранялись стражниками. Пена выступила на моих губах, с трудом дышалось, и при каждом шаге меня качало. Стентос подозвал Леноса — его жена как-то приходила к нам лечиться, — и тот с другой стороны поддержал меня.