Антигона

Он внес меня в комнату, снял измазанные грязью сандалии, подвел к очагу, и я начала в тепле приходить в себя. Гемон вышел, К. своими женственными пальцами снял с меня мокрое платье, вымыл мне ноги, вытер меня, переодел в другое платье, которое, должно быть, дала ему Исмена. Усадив у очага напротив себя, он молча глядел на меня, и его слегка затуманенный взор действовал успокаивающе. Плакать я перестала, больше не стыдилась, что кричала: тогда так было нужно. Вздохнув, я почувствовала, что в груди стало легче, уже можно было дышать свободно… Или это я заснула в тепле близ очага? И не во сне ли слышится чей-то глуховатый голос? Кто это говорит: К. или я?

«Близнецы погрязли в преступлении, — звучал голос, — это правда, но они погружаются в него с любовью, с ненавистью, с диким величием. Преступление — это тоже дорога, по которой можно идти. Куда ведет эта дорога — неизвестно, но как ты можешь отрицать ее, разве смогла бы ты осудить преступников, ты, кто был им послан? Почему именно им? Неизвестно. Так было тебе предписано. Судьба близнецов слишком сурова, она возвышается над тобой, ты ничего не можешь сделать для них. Только любить. Такими, какие они есть, — ничего больше».

Глаза мои открылись. Что, я действительно спала? К. сидел передо мной, молчал, устремив на меня свой взгляд.

— Это ты сейчас говорил?

К. не ответил.

— Значит, говорила я? — не унималась я.

— Что-то говорило.

Больше он ничего не сказал, но это уже не имело значения: мне нужно встать, пойти к Гемону и Железной Руке. Наступил вечер. Как это может быть? Ведь я отправилась к Этеоклу ранним утром. Неужели я так долго у него пробыла? Конечно, затем я, не помня себя, блуждала в извилистых переулках.

Груз судьбы моих братьев по-прежнему давит мне на плечи, но с этим можно жить. Как-то жить. Гемон рассказал, что Железная Рука убрал из погреба обвалившиеся туда камни. Он укрепил на стене масляный светильник, чтобы видна была лестница, и, спускаясь вниз, я с удовлетворением всматривалась в тускловатые волны света, спокойно исходившие от стен. Трепетный свет этот неизменно сползал во мрак погреба, где рождались размашистые тени. Бегом я спустилась вниз по лестнице, стараясь поспеть за потоком этих световых частиц. Когда глаза привыкли к полутьме, я увидела Гемона.

— Антигона, ты пришла помочь мне, — раздался его чудный голос, — какая удача! Постой, возьми этот кувшин.

Мгновение мы стояли рядом, потом начали подниматься по лестнице. Гемон ничего не заметил и хотел было взять с собой светильник.

— Оставь, — попросила я, — он так красиво отбрасывает свет. Позови остальных, присядем тут на минутку и посмотрим на него вместе.

Гемон привел Железную Руку и К., свет перед нами пробегал по грязной стене погреба и, погружаясь во тьму, производил такое впечатление, будто приближаешься к чему-то прекрасному, но от созерцания этой красоты не возникает желания завладеть ею.

Когда мы вернулись в дом, я спросила Гемона:

— Уже темно, неужели я так долго была у Этеокла?

— Несколько часов. Этеокл никого так долго не принимает. Мне пришлось отказать посетителям и отправить их.

— А когда я вышла?

— И у тебя, и у него был несчастный вид. На него я не осмеливался поднимать глаза, а когда захотел помочь тебе, ты оттолкнула меня. К счастью, там был К., он сделал знак, чтобы я удалился.

— Ты был там, К?

— С трудом, Антигона, как всегда, с трудом. Барельефы твои принес домой Железная Рука, Когда мы встретились с ним дома, он цедил сквозь зубы пословицу. Невеселую… Скажи ей, Железная Рука.

— Сколько бы… н-ни было у волков к-когтей, с-с-сколько бы н-ни было у них зубов, ш-шкуру им с-свою не поменять, в ней и умрут.

Может быть, Железная Рука был прав, и Полиник с Этеоклом — лишь грабители, которые ничего, кроме своей волчьей жизни, не знают? Есть мне не хотелось, мне нужно было побыть одной, и я вышла в сад. Близнецов не переделать, и мне не стоит надеяться, что они действительно способны измениться. Все думают, что у меня ничего не выйдет, но право попробовать у меня есть. Из моих попыток может ничего и не выйти, но я могу хоть немного осветить тьму, как тот светильник на лестнице, ведущей в погреб, а потом тихо погаснуть.

Клиос, наверное, будет танцевать сегодня вечером, глядя на звезды. Может быть, он вспомнит об Антигоне и, как обычно, скажет себе, что имеет смысл все, что делает нас счастливыми. На мгновения.

Казалось, необъятный звездный рисунок вот-вот начнет свой танец, как делал это крохотными шажочками свет на воспетой мною стене погреба. Не буду же я стоять как столб, когда боги лесов, морей и гор танцуют повсюду для себя самих под покровом ночи.