Антихрист

Ивана отвлек от этого занятия знакомый кашель и кряхтение. Это был дворник. Он неуверенной походкой шел по проезду в сторону Ивана и на ходу жадно и часто затягивался заломленной вверх папиросой.

— Что, Иван, не было?

— Не было.

— Ничего, придет, она часов в одиннадцать-полдвенадцатого приходит, — успокаивающим голосом сказал дворник и сильно закашлялся. Он крепко выругался и вытер рукавом рот. — Эх, твою мать, помирать пора. Кашель мучает, сил никаких нет.

— Лечился? — спросил Иван, чтобы завязать разговор.

— Зачем? — махнул дворник рукой. — Для меня больницы закрыты. Я, батенька, теперь антисоциальный элемент, до меня никому дела нет — ни детям, ни соседям, ни врачам. Чем скорее сдохну, тем лучше, рабочее место освободится. — Дворник взял себя рукой за шею, поднял глаза вверх, и Иван увидел отразившиеся в них фонари. — Иногда думаю, пойти куда-нибудь в лес, вырыть могилу поглубже, лечь в нее и помереть — это чтобы и похороненным быть, и забот со мной никому не было. Говорят, что самоубийство грех. Вот ты Бога поминал, скажи, грех это или не грех?

— Греха нет. Ничто не грех. Весь вопрос лишь в том, сможешь ли ты совершить самоубийство. Я теперь не смогу — это точно. Это совершенно невозможно для меня теперь, потому что у меня душа есть. А еще недавно — мог.

— Вот если ты говоришь, что не грех, я так, наверное, и сделаю. Сил больше нет. — Дворник покачал головой и вытер ладонью глаза. — Сколько, ты думаешь, мне лет? Сорок восемь всего. А жить уже сил нет. Одна радость — хватить стаканчик и забыться. Моя бывшая, хорошая была женщина, все говорила: «Лечись, Боря, лечись». А на кой черт мне лечиться? Я видеть все это не могу и не хочу, всю эту подлость человеческую. Спасибо тебе, что поддержал…

— В чем это?

— В том, что самоубийство не грех. Ведь так?

— Да.

— Тогда завтра с утра пойду в лес…

— Ты не должен этого делать, Борис.

— Почему не должен? Кому я нужен и зачем? Чтоб водку жрать?

— Ты знаешь, хотя бы потому, что мне тебя жалко.

— Тебе меня жалко? — сокрушенно покачал головой дворник. — Жалко… Ты меня жалеешь. Значит, понимаешь, что не виноват я, что все в моей жизни так вышло. Точнее, не только я виноват. Спасибо.

— Почему ты думаешь, что твоя жизнь кончена, что ничего хорошего впереди нет? Я так не думаю.

— Ты знаешь жизнь хуже меня, Ваня. Каждый человек чувствует свой предел. Каждый! — Дворник погрозил кому-то пальцем. — Я этот предел перешагнул и уже вижу перед собой ворота в тот мир, откуда не возвращаются. Дорожка идет прямо туда, других нет… — Взгляд дворника был устремлен в сторону, будто он действительно рассматривал какой-то удивительный объект.

— Я, к сожалению, ничем не могу тебе помочь, Борис, потому что жить мне осталось считанные дни. Это я знаю точно. И я так же точно знаю, что со мной будет потом. Мне, конечно, проще. К тому же мне приходилось бывать за этими воротами… Хочешь, я тебе дам денег на больницу?

— Нет, — решительно сказал дворник, — не давай. Пропью.

— Давай я за тебя заплачу.

— Не надо, меня нельзя вылечить. Потому что у меня душа болит, а ее так не вылечишь.

«Я думаю, ты ошибаешься», — хотел было возразить Иван, но дворник продолжал, будто не слушая его:

— Вот если бы ты пообещал бы мне царство небесное, — глаза дворника округлились, и Иван увидел в них мольбу и надежду.

— Только не кончай жизнь самоубийством, тогда… тогда это возможно. — Иван спрятал глаза и добавил: — Есть вероятность.

— Есть?

— Есть.

— Хорошо, спасибо, Иван. Эта надежда — единственное, что у меня теперь есть. Завтра утром, завтра же пойду в церковь и покаюсь. Ведь не так уж грешен я, нет на мне смертных грехов. От широты души все и от случая… Сходить, а?

— Конечно. Это правильно для тебя.

— А ты?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты пойдешь в церковь, ведь и тебе жить дни осталось? Пошли вместе.

— Нет, Борис, не пойду. Я сам себе церковь, а точнее — весь мир для меня церковь. Но общего у нас с тобой много. Я тоже никому не нужен, кроме Бога.

Иван посмотрел на часы.

— Да придет она. Придет… Что ты так переживаешь? — ударил дворник кулаком по скамейке.

— Я и сам не знаю, почему я так переживаю. Это не поддается логике. Смысла в этом переживании нет никакого — это точно. Да и повода нет. А вот кажется, что если не увижу ее — жизнь моя не состоялась.

— Э-э, парень, ты это брось. Хотя, знаешь… Тебе сколько лет-то?

— Почти тридцать четыре.

— Когда мне было двадцать шесть, была у меня девушка… Короче говоря, я тебя понимаю.

— А если она не придет?

— Напьемся вусмерть.

Иван медленно покачал головой.

— Ну уж нет. Я найду ее, все равно найду.

— И то верно. Это любовь у тебя, Ваня. Тут надо действовать.

— А что такое, по-твоему, любовь? — резко спросил Иван, повернувшись к дворнику лицом.

— Ну, что вот ты сейчас чувствуешь?