Антихрист

Иван почти не пил. Он просто не мог, потому что рядом сидела Наташа и у него кружилась голова, только не от вина, а от каждого ее невольного прикосновения. Он бы в любой момент готов был уйти, но это было неприлично, и приходилось терпеть. Когда все пошли танцевать, Иван не пошел, он сидел на своем месте, подперев руками голову. Танцевать ему совершенно не хотелось и вообще ничего не хотелось, кроме того, чтобы уйти вместе с Наташей отсюда. Он не заметил, как к нему подсел тот мужчина с орденами, что сидел напротив Наташи.

— Что не танцуешь, Иван?

— А, что? — очнулся Иван.

— Наташа — твоя жена или так — подруга? Ты уж извини меня, старика, за нескромный вопрос. Уж больно красивая женщина. Сказка, а не женщина.

— Наташа — моя… — Иван замялся, подбирая слово. — Наташа — моя невеста.

Сосед сделал выразительный жест, показывающий понимание и одобрительное восхищение этим фактом, и сказал:

— Ты прости меня, я же так интересуюсь, — он вздохнул, — уж больно она красивая. Давай-ка выпьем, Иван. Давай-ка выпьем за вас, чтоб все у вас было хорошо. — Сказав это, старик, а он все-таки был старик, хоть и держался очень бодро, как-то осунулся и будто вмиг потерял с десяток лет. «Он о чем-то вспомнил, наверное, о чем-то очень грустном», — подумал Иван. Иван выпил рюмку и закусил соленым груздем.

— Хорошие груздочки — это невеста солила. Кстати, Иринка — моя внучка. — Старик опять тяжело вздохнул. — Ишь как веселятся, танцуют, дым коромыслом. А у меня, Иван, после одной такой пьянки вся жизнь перекосилась. — Иван взглянул на старика, тот смотрел прямо перед собой остановившимися остекленевшими глазами. — Никогда свою Наташу не оставляй — ни на день, и никому не доверяй, ни друзьям, ни родственникам — никому. Всегда рядом с ней будь. — Казалось, говорящий вообще не обращал внимания, слушает ли его кто. Так оно и было, дед отключился, погрузившись в свои воспоминания. — Когда я пришел с фронта, герой, гвардеец, познакомился с одной девушкой, скажу тебе — красавица была и умница такая, что ты и представить не можешь, ну как Наташа, только росточком поменьше. Поженились мы, жили хорошо. А потом однажды, тоже, кстати, на свадьбе, встретилась она с моим фронтовым товарищем. Нет, был он мне не товарищем, а другом, три года в одном взводе на передовой. И все… Тогда-то я ничего не понял. А… — старик махнул рукой. — Друг не друг, все побоку, все не в счет. Как у них закрутилось, и — конец, ушла от меня Светлана. Не надо их по гулянкам водить, Иван. Не надо, не уследишь. Глазом не успеешь моргнуть, а она, птичка золотая, и упорхнула. Вот так-то Иван. Я еще раз женился, дети, внуки есть, а ее не могу, не могу забыть. — Старик налил и опять выпил. — И сколько нас таких. Смотри, Иван…

Иван, выслушав внимательно монолог, невольно отыскал взглядом Наташу. Она танцевала с каким-то высоким мужчиной. Иван ничего не ответил старику, да тот, похоже, и не ждал от него ответа. Он с трудом поднялся, опираясь рукой на стол, потом повернулся к Ивану и сказал:

— Любовь эта, Иван, — одно наказание, настоящая беда.

Иван поднялся и, подойдя к старику вплотную, спросил, глядя ему прямо в глаза:

— Поясните, пожалуйста, прошу вас.

— Вот если бы у тебя отняли возможность жить так, как ты хочешь, но оставили бы: еду, питье, сон, женщину — чтобы не сдох, а так, существовал. То есть попросту посадили бы в тюрьму, пожизненно. Вот что значила для меня моя Светлана. С ней я жил как хотел, радостно, а без нее — отбываю срок. Понял, Иван?

— Понял, — сказал Иван и сел. «Кто бы мне помог ответить на вопрос, как все совместить: и свободу, и счастье, и любовь, и справедливость — для всех, здесь, на Земле? А ведь я собираюсь установить новые правила, как Бог? Хочу знать! — Иван почувствовал, как в нем начали загораться первые огоньки знакомого уже бешенства. — Есть только один субъект, кто в свои объяснения сущего не вводит этот термин „любовь“. Только один — Сатана. Все же остальные в большей или меньшей степени понимают смысл жизни и свободу как любовь, будь она неладна».

Разрумянившаяся, улыбающаяся Наташа села рядом. Иван внимательно посмотрел на нее.

Внутреннее бешенство, вызванное ощущением беспомощности перед вопросом, который он сам перед собой поставил, разрасталось, пожар захватывал все новые участки Иванова сознания. Он еще мог сдерживать себя, но чувствовал, что еще немного, и он начнет делать что-то такое, что никогда и нигде нельзя делать.

Тут в зал вошли трое в казачьей форме. Зал встретил их с ликованием, видимо, большинство присутствующих было знакомо с пришедшими.

— Ребята, смотрите, какие гости!

Сергей прищурил один глаз и тихо сказал Наташе:

— Ну вот, местные казачки пожаловали. Бравые ребята.

Вошедшие громко разговаривали, смеялись, подмигнули жениху: «Ну что, Мишка, поздравляем. Только помни: „Жениться не упасть, как бы женатому не пропасть“».