Антихрист

Иван думал, что за дверями небольшая комната, но там оказался зал не меньше, чем тот, где он только что находился. Посреди зала был бассейн с водой, вдоль стен стояли статуи и мраморные скамьи и не было ни кровати, ни хоть какой-нибудь лежанки, где бы можно было удобно расположиться. «А, хрен с ним, — решил Иван, — какая разница». И он, прижав женщину к стене, начал делать свое дело стоя. К его удивлению, женщина покорно и страстно повиновалась ему и более того, даже проявляла инициативу. Потом они повалились на пол, и Иван забылся, поглощенный страстью обладания. Первый раз он кончил довольно быстро, но партнерша тут же завела его еще раз, и  теперь он уже изнемогал, но никак не мог довести дело до конца. Юлия то вырывалась, то льнула к нему, страстно шептала ему что-то, стонала и творила такое, что Иван и представить себе не мог. Когда Иван, наконец-то, отполз от своей пламенной любовницы и посмотрел по сторонам он увидел, что в нескольких шагах от него стоят Нерон и вся его свита. Нерон нежно целовал и поглаживал того мальчика, что возлежал на пиру рядом с ним.

— Юлия, ты и на этот раз оказалась сильнее. Для того чтобы тебя удовлетворить, наверное, нужен я.

Иван встал и пошел из зала вслед за уходящей свитой. Он не искал глазами Юлию, она его больше не интересовала, и никакого смущения в его душе не было. «Все равно никто ничего не узнает. Но было здорово». Он сел на свое место и начал с аппетитом есть. Юлия сидела напротив него, как ни в чем не бывало. Иван обратился к ней и спросил:

— Слушай, Юлия, а что скажет твой муж?

— Ничего.

— Как же так?

— Но ведь я сделала это по приказу императора.

— А каков был приказ?

— Отдаться тебе со страстью. Что, разве я была недостаточно страстной?

Нет, — усмехнулся Иван, — вполне. Я и не предполагал, что женщина может быть такой. А как был я?

Юлия засмеялась и, блеснув своими красивыми черными глазами, ответила:

— А вот этого я тебе могу и не говорить. Твоя оценка — это мое личное дело, а не дело империи, и муж может быть недоволен моей оценкой.

Иван поймал на себе тяжелый, изучающий взгляд пожилого человека, сидевшего первым справа от места Нерона.

— Уважаемый, — обратился Иван к нему, — император может отдавать любые распоряжения, не так ли?

На Ивана смотрели непроницаемые умные глаза. Человек довольно долго молчал, потом, наконец, ответил:

— Да, может, — и добавил: — Он не может только приказать жить тому, кто этого не хочет, а остальное он может.

— Сенека, Сенека, ты что, собираешься оставить этот мир без моего приказа? — спросил у него Нерон, который как раз подошел, держа под руку своего мальчика. — Ты неосторожен, Сенека. Ты заблуждаешься, если считаешь, тебя связывает с жизнью только чувство долга. И ты живешь, чтобы получать удовольствие.

— Да, император, и я тоже. Мое главное наслаждение — в моих мыслях.

— И они принадлежат только тебе, не правда ли, Сенека? Не правда ли?

— Они принадлежат и тебе, император, ты знаешь их все.

Нерон откинулся на подушку.

— Спор, — обратился он к мальчику, — как ты думаешь, Сенека не заговорщик?

Мальчик посмотрел на Нерона томными глазами.

— Я думаю — нет. Потому что он слишком философ для этого неблагодарного дела.

Теперь Иван, наконец-то, стал сам собой, никакие страсти более не терзали его душу. Он был спокоен и способен принимать осмысленные решения.

— Иван, — спросил Нерон, — ты слышал, как я пою?

— Нет, император, не приходилось.

— Иван, у тебя очень правильное произношение. Но фразу ты строишь, как варвар. Что значит — не приходилось, почему?

— Я попал в Рим лишь вчера и очутился среди христиан случайно. Я просто не мог слышать твоего пения.

— Как несчастны народы нашей славной империи, они не могут слышать моего пения! — театрально воскликнул Нерон. — Сенека, причина возмутительной безнравственности нашего общества, которое заключается, прежде всего, в его лицемерном, скрытом разврате, именно в том, что мой народ не может приобщиться к высокому искусству. Я построю новый театр, в котором бы могло разместиться тысяч сто, как минимум, и отцы семейств из каждой провинции будут обязаны хотя бы раз в год слушать меня. Я должен заботиться о своем народе. — Сидящие за столом одобрительно закивали головами. — Почему ты молчишь, Иван? — обратился Нерон к нему, — почему я не слышу твоего одобрения?

— Император, я не уверен, что искусство помогает исправлять дурные нравы.

— Я мог бы согласиться с тобой, Иван, если бы речь шла об искусстве вообще, но ведь я говорил о моем искусстве. Оно божественно — это общеизвестно. Если ты сомневаешься в этом, я могу спеть прямо сейчас и тем развеять твои сомнения.

Не дожидаясь ответа, Нерон встал и запел. Голос его был довольно слаб, хотя владел он им хорошо. Нерон пел как показалось Ивану, очень долго. Когда он закончил, все начали аплодировать. Иван, оглядевшись по сторонам, тоже зааплодировал.