Антихрист

Сергей замолчал и далее молчал всю дорогу. Он думал: и о работе, и о семье, и об Иване, и о себе — обо всем сразу. Мысли кружились в голове, и ни на одной он не мог сосредоточиться.

В аэропорту Сергей купил цветы. Три красивых тюльпана: белый, темно-фиолетовый — почти черный и пестрый — красно-белый. Для кого? Этого он и не знал. Ему просто очень захотелось взять в руки стебли этих тюльпанов, разглядеть как следует, не торопясь, узоры на лепестках, ощутить их запах.

Сергей сел в кресло в зале ожидания и стал разглядывать цветы. Наташа, увидев, что Сергей держит в руках цветы, сразу решила, что это для нее, и ей стало так хорошо, что она не смогла сдержать улыбку. Но когда она подошла к Сергею, тот букет Наташе не вручил и даже ничего не сказал. Взгляд у Сергея был задумчивый и какой-то отстраненный. «Да, очень может быть, что этот перелет через океан откроет для меня путь в новую, какую-то другую жизнь, — думал Сергей. — Надо ли как-то готовить себя к этому? Нет… Возьму-ка я эти цветы в самолет, уж очень хороши», — такой вывод сделал Сергей и улыбнулся Наташе.

— Для кого это такие прекрасные цветы? — все-таки не сдержалась и спросила Наташа. Сергей не сразу нашелся, что ей ответить.

— Понравились очень. Наверное, я прирожденный цветовод и сейчас это начинает проявляться, — ответил Сергей и как-то растерянно пожал плечами. Наташа тут же поняла, что цветы ей вовсе и не предназначались и никаких мыслей о ней у Сергея не было, и взглянула на Ивана. «А ведь Иван тоже бы мог догадаться, он-то должен дарить мне цветы», — подумала Наташа.

Наташа обошла ряд кресел и стала напротив Ивана, специально, чтобы он увидел ее. Когда она уже устала от ожидания, он, наконец, обратил на нее внимание. «А, Наташа? Зачем она так ждет меня, вся напряжена и улыбка такая странная, — подумал Иван. Он пристально смотрел на Наташу, так пристально, что ей был неприятен его взгляд. — Она хочет тепла и внимания. Она не осознает, как она этого хочет. Для нее любовь — то же, что солнце для того красно-белого тюльпана. Не будет солнца — он завянет. Ведь он творит себя из солнечных лучей. И неужели это солнце — я? Разве может один человек так зависеть от другого?! Какая несвобода, какая несправедливость! Я-то ведь не могу любить ее так же… Просто не способен. И что такое вообще — такая любовь?»

Иван подошел к Наташе и обнял ее. Это получилось как-то неестественно, и Иван понял, что Наташа это почувствовала: не отозвалась, как обычно, на его прикосновение, она была внутренне напряжена — это Иван ощутил даже кончиками своих пальцев.

Наташа почему-то заплакала, неожиданно для себя, но она не показала своих слез Ивану. Хотя он догадался, что она плачет. «Она все поняла, что я думал», — решил Иван. Но он ошибся. Наташа ничего не думала и не делала никаких выводов — ни сознательно, ни бессознательно. Ей было жалко: Ивана — непонятно почему и себя — тоже непонятно почему, может быть, потому, что ей было жалко Ивана, и она не знала, что с этим можно поделать.

До начала регистрации оставалось минут сорок. Ивану захотелось посмотреть здание аэропорта. Оставив Наташу и Сергея сидеть в зале ожидания, он поднялся на галерею, откуда был хорошо виден весь огромный зал.

«Сколько людей! — Иван как зачарованный смотрел на толпы народа, заполнявшие зал. Он не мог оторваться от этого зрелища. Казалось бы, движения людей бессмысленны, но если присмотреться, то видно, что одни ждут, другие бесцельно, чтобы скоротать время, прогуливаются, третьи уже целенаправленно движутся в определенном направлении: сдают багаж, проходят контроль и таможню. Эти уже на пути к цели — к выходу на посадку. — И это огромное здание, и все-все, что здесь есть, создали люди. Люди. — У Ивана начала слегка кружиться голова. — Многое же мы можем, когда объединены общей целью. А если сейчас громко закричать? Тогда все они обратят на меня внимание?» И Ивану захотелось крикнуть, чтобы его услышали все находящиеся в зале. Это желание было настолько сильным, что Иван, чтобы не закричать, был вынужден зажать себе рукой рот. Ему показалось, что если бы он крикнул и его бы услышали, то это и было бы величайшее счастье в его жизни. Оказывается, именно этого он всегда и хотел — чтобы его слышало как можно большее число людей. И тогда бы кончилось это бессмысленное, бесцельное движение, все бы знали, что делать; делать надо то, что он скажет. Осталось только решить, что сказать.