Антихристово семя

И только теперь, когда топал в след десятнику, оглядывая угрюмые окрестности, скалы, мхи, кустарники и клочковатое небо, тужился асессор припомнить что видел за плечами уходящих к дощанику, на дне неглубокой лощины с заболоченным сосняком. Силился и никак не мог отогнать видение, которое казалось ему невозможным и неправильным.

Тающий туман, искривлённые сосны — влюблённые, старик с клюкой, плачущая, мальцы, — по колено в неподвижной мшаре, ручей, избитая, так и не распрямившаяся с вечера, трава на другом берегу. Всё было на месте, и чего-то недоставало. Рычков беспрестанно вызывал в памяти это короткое видение, смаргивал как соринку в глазу и вновь вызывал усилием воли. Глаза жгло, он невольно замедлял шаг и спотыкался, пока вдруг не застыл на месте обратившись в столп.

Утром в роще не было чёрных древесных обрубков.

Ни одного из трёх.

— Скит! — закричал впереди Шило.

***

Ручей вытекал из узкой расщелины в скальной стене пяти сажень высотой.

Неровная каменная затесь с зарубкой, словно пологий склон рубанули огромным топором поперёк, о после ещё и вдоль. В обход стены по склону в сторону и наверх уводила голая проплешина, ощетинившаяся прошлогодними травами и сухим кустарниковым буреломом на корню. По другую сторону от стены склон, опускаясь в долину, загустел старым ельником — плотным, колючим.

Наверху лесная зелень напирала на обрыв плотной шапкой еловых лап, берёзовых веток и черёмуховых плетей, как перепревшая полба через край горшка.

В плотной тени глазастый десятник углядел рубленый угол и часть кровли с почерневшей дранкой. По крыше ползли сине-зелёные мхи. Над зубчатой кромкой ельника катились клочковатые тучи. След уводил направо, на плешь. В обход вершины.

Охотники сгрудились, осматривая её в четыре пары внимательных глаз.

Живым духом и человечьим жильём от избы не тянуло. Брошено всё, давно брошено…

— Точно скит?! — спросил Васька у десятника.

Шило скрёб бороду, в которой пищала заплутавшая мошка.

— А чему тут ещё быть? И пока по приметам всё сходится, от самой Колвы: знак на берегу — аз берёзовый, — верховья ручья, скит…

— А озеро?

— Поднимемся — увидим… Да и след туда ведёт…

Рычков хлопнул себя по щеке, глянул. На перчатке кровяное пятно с раздавленной мошкой. Место укуса зачесалось сразу и люто.

— Не похоже на скит, — сказал он.

— Э, ты не спеши, господин асессор, — придержал его Весло, смотрел он хмуро, брови сошлись, — Скиты — оне разные. Иные — за единой монастырской изгородью, с центральным храмом и келиями для монасей-схимников. А какие только вокруг церквы и растут: отшельничьими али общими келиями. Хозяйственными избами и прочим… Да и незачем в таких глухих углах стены городить, а от прочего — только Господь заступник.

Рычков внял. С по старообрядческим схронам с вербовочными партиями он не хаживал, гарей не видал. В монастырское устройство и быт скитов не вникал.

— Тогда что ж, — сказал он. — Пошли…

Они перемахнули узкий ручей по мокрым осклизлым камням и ступили на жухлую падь, словно никогда не светило над этим склоном солнце, с тех самых пор, как небесный топор отвалил каменную краюху, да разметал раскрошил временем и непогодой каменную осыпь, сгладил русло будущего ручья беспрестанным потоком воды из раскола. Кажется, пробивалась по каждой весне из холодной земли новорожденная зелень, начинали течь соки по чахлым прутьям смородины, боярышника и лыка, но так и не успевали набраться сил до осени и чахли наживую задолго до того, как вся природа окрест принималась готовиться к долгой зиме. Кажется, топтали этот склон сотни ног, мяли беспрестанно траву и ломали кусты, падали, оступаясь, на тысячи колен и скребли оживающую от сна землю бесчисленными пальцами с весны, как сходили снега и до осени — когда стылые дожди вперемешку со снегом, принимались хлестать ледяными плетьми притихшую тайгу.

Не поспевала трава выпрямиться и пробиться ростками заново, не успевали зажить заломы на ветках, не успевали почки пустить новые ветки. Чахло всё и мертвело, и сейчас яростно и мстительно сопротивлялось пришлым: рвало колючками платье, путалось в ногах, сыпало в прорехи мёртвым семенем.

Охотники пыхтели и потели, пуская разные словечки, и медленно поднимались по склону, огибая вершину и заходя противосолонь на плоскую равнину с густым ельником, в котором, петляя, терялась жухлая тропа, избитая округлыми разновеликими ямами, будто все адовы черти, побросав свои котлы и сковородки, молотили на этой дороге железный горох.

Ельник придвинулся, распахивая крыла, словно хотел облапить непрошенных гостей, затянуть в смолистый переплёт ветвей и иголок, но вместо этого вдруг раздался, разошёлся и впустил четверых настороженных разведчиков на обширную поляну в самом конце оборвавшегося следа.