Антикопирайт

В рамках ситуационизма, денежно—товарная экономика отвергалась как нечто иллюзорное. Ситуационисты не признавали товарно—денежные отношения, поскольку считали, что их заменил механизм репрезентации. Попросту говоря, во времена адама—смита, человек—субъект—экономики шел на рынок и покупал там отрез обоев или сахарную голову; человек—субъект—экономики выбирал самую дешевую—вкусную голову—сахара и самый дешевый—прочный—яркораскрашенный отрез—обоев, тем самым осуществляя гармонию спроса и предложения. Во времена ги—дебора, человек—лишенный—субъектности идет в супермаркет и покупает там воду «диетическая—кока—кола» либо сигареты «филип—моррис», которые он видел по телевизору и на рекламном плакате; человек—лишенный—субъектности выбирает ту воду и те сигареты, реклама которых наилучшим образом соответствует обусловленному доминантным дискурсом представлению об окружающем мире. На самом деле, и диетическая кока—кола, и сигареты откровенно вредны; заменитель сахара нутрасвит, используемый в кока—коле, не только не питателен, но и вызывает рак у лабораторных животных. Это, кстати, на банках с кока—колой мелким шрифтом так и написано: «Нутрасвит вызывает рак у лабораторных животных». Потому что вызывает рак.

«Кока—кола» следует произносить с ударением на второй слог: «кокА—кола».

В «развитых странах» в производство товаров вкладывается в десятки раз меньше средств, чем в позиционирование товара; известно, что 80% бюджета корпорации Кока—Кола уходит в рекламу. И это не говоря уже о том, что кока—кола и прочие фруктовые воды попросту вредны и являются главной причиной катастрофического ожирения молодых американцев.

«Информационное общество», общество, где основным производством становится производство образов — это Общество Спектакля. И это общество — тирания куда более жесткая, неизбывная и безнадежная, чем любой тоталитаризм; человек, мозги которого контролируются через перепроизводство рекламных образов, управляется гораздо эффективнее, чем узник ГУЛАГа.

Тирания — это система односторонней трансляции, потребления и накопления образов; сопротивление тирании может заключаться только в разрушении этого механизма. Другими словами, сопротивление тирании это равноправное участие всех и каждого в создании и трансляции образов.

В этой ситуации, роль полиции исполняет спектакль — вся совокупность односторонних коммуникаций. Наручники на теле субъекта культуры это механизм авторства, а революционная акция есть любая акция, размывающая и разрушающая авторство. Ситуационисты практиковали новое искусство — detournement — искусство коллажей и осквернения классических и современных образчиков академической и массовой культуры.

А основным злом, основным полицейским механизмом являлся институт фиксации авторства: копирайт. Ситуационисты публиковали тексты под грифом «No copyright. No rights reserved» и считали своим первейшим долгом посильное нарушение чужого копирайта. Плагиат воспринимался как нечто необходимое. «Плагиат необходим. Плагиат использует авторские идиомы, уничтожает ложные мысли, заменяет ложное правильным», — говорил Ги Дебор.

После ситуационизма 1968—1994

Заключенный: ...Со смертью Дебора кончилась история авангарда этого столетия...

Тюремщик: Революция окончена! Наконец—то освободилось место для гуманистических ценностей левого менеджмента, объединившего эффективность либеральной экономики с социальной справедливостью.

Заключенный: Ну ты и пизда! Отныне Новая Правая одна и может покончить со Спектаклем и рынком.

(из комикса, помещенного в статье «Debord est mort ... vive Debord!»,

Шарль Шампетье, «Элементы» #82, 1996)

В 1968—м году по движению ситуационистов был нанесен удар, от которого оно (движение) не оправилось никогда. Мировое зло виделось ситуационистами в образе односторонней коммуникации; организация революционного движения, будучи по сути именно что односторонней коммуникацией, представлялась им вроде злокозненного пережитка сталинизма. Ситуационизм фетишизировал спонтанность социального протеста; в партийных документах выступления каких—нибудь перуанских крестьян всегда перетолковывались как ситуационистские, а сами крестьяне немедленно записывались в бессознательные ситуационисты.