Антиквар

– А то, – сказал Шварц, играя «Смит-Вессоном». – Чтоб никакая падла не думала, что она тут самая хитрая. И окольными путями не заграбастала живопись. Может, с Кащеем потолковать откровенно?

– Во-первых, он все же может оказаться ни при чем, – сказал Смолин, подумавши. – Мало ли какие совпадения… Ну, скажем, кто-то из преподов института искусств, будучи старым знакомым великого живописца, к вдове посылает Дашеньку с вареньем. Вполне возможно, кстати, он там преподавал и сам, старшее поколение – поголовно его друзья-кореша… А во-вторых, я с утра пытаюсь дозвониться до Кащея. Еще и потому, что у него парочка моих орденов зависла. Только домашний молчит, а по трубе он постоянно недоступен. И народ не в курсе, куда патриарх подевался.

– В Манск он подевался, паскуда, – сказал Шварц с некоторыми проблесками умственного напряжения на лице. – Крепко он там к кому-то присосался, хорошие доски возит, а я до сих пор не вычислил, от кого…

– Ну, посмотрим, – сказал Смолин. – Если в Манске, значит, поехал он туда непременно с Ваней Жилиным, у того в Манске свой интерес, а значит…

Дверь приоткрылась, просунулась румяная щекастая физиономия, загорелая чуть ли не дочерна, с короткими пышными усами и гнутой трубочкой в зубах. По кабинету моментально распространился запах хорошего табака и спиртного.

– Здорово, жулики, – произнесла физиономия, приятно, хмельно улыбаясь. – Секреты обсуждаете или как?

– Какие там секреты… – вздохнул Смолин. – Заходи, Камрад, тебе-то мы всегда рады…

Дверь распахнулась вовсе уж широко, вслед за физиономией появился ее обладатель, невысокий крепыш в выцветшем энцефалитном костюме и надраенных хромовых сапогах – Смолин мимолетно отметил, узрев начищенные прохаря, что Слава успел уже заскочить домой, в поле-то он хромачи жалеет, кирзой обходится.

Хрен с ними, с сапогами, и дедукцией на манер Холмса. Гораздо интереснее было то, что гость нес достаточно объемистую сумку – и держал ее что-то очень уж осторожно, как будто там пребывало нечто хрупкое…

Кандидат исторических наук Слава Гонзиц (партийная кличка – Камрад) был не интеллигентом, а мужичком деловым и особой щепетильностью не парился. А потому всякий раз, возвращаясь с поля после летних археологических раскопок, приносил верным людям (то бишь Смолину) некоторую часть утаенных от Большой Науки находок – те вещички, коих, как он цинично говорил, в распоряжении означенной науки и так до хрена. Наука, считал он, свое и так возьмет: какая разница, восемьдесят шесть классических тагарских кинжалов окажется в ее распоряжении или всего семьдесят один? Все равно те, кто успел, и так защитились, описали, ввели в научный обиход; с помощью давно известных предметов научной революции все равно не устроишь, а значит, и скромный археолог может урвать от жизни некоторую толику материальных благ…

– Алкоголь есть? – вопросил Гонзиц, непринужденно располагаясь в свободном кресле, но сумку пока что не открывая.

Смолин кивнул головой Шварцу. Тот моментально извлек из стола едва початую бутылку коньячку, а Смолин выставил антикварный кидушный стаканчик и выложил пару шоколадок, разведя руками:

– Чем богаты… Мы-то за рулями…

Старательно наполнив стаканчик до краев, археолог опростал его одним глотком, повертел:

– Опять старого жида ограбил?

– Па-апрашу в моем присутствии без антисемитизма, – сказал Смолин, ухмыляясь. – Будучи, как ты помнишь, евреем…

– А, ну да, я и запамятовал… – Гонзиц наплескал себе еще, на сей раз половиночку. – Что, еще одна рюмочка приплыла?

– Да нет, из старых запасов, – сказал Смолин.

С этими серебряными стаканчиками, как иногда случается, получилась чистая комедия. Как неоднократно подчеркивалось, невозможно знать всё. Добрых лет двадцать в антикварном мире кружили эти серебряные чарочки с чернеными изображениями каких-то странноватых зданий – и их простодушно полагали обычными чарками, не особенно и хорошей работы (клейма третьеразрядных мастеров, многие из них даже в справочниках не значатся или обозначены там как «неизвестные»). А потом в одном из новых антикварных журналов бабахнула статья с цветными фотографиями – и вскинулся антикварный народ, словно получив шилом пониже спины. Оказалось, зовется эта синагогальная утварь «кидушными стаканчиками» и в заграницах ценится чрезвычайно. Вот тут вот всякий и вспомнил, сколько этих самых «стопочек» он продал за последние годы по относительно бросовой цене. В закромах отыскалось кое-что, правда – у кого парочка, у кого с полдюжины. Но все равно, если вспомнить, сколько их прошло, принеся прибыли процентов пятьдесят – в то время как, оказалось, взять можно было все пятьсот—шестьсот.

– Что лыбишься? – поинтересовался Смолин. – Али поразить чем хочешь, подземный умный крот?

– А чего ж не поразить-то… Местечко расчисть. Нет, поширше давай… Нервы крепкие? – Гонзиц, разделавшись с налитым, поднял оба указательных пальца. – Вот вам Стивен Кинг шантарского образца…