Антиквар. Повести и рассказы

Затем последовало распределение номеров, и тут случилась первая странность. Почти все они были однокомнатные, двухместные. И однако нам с отцом, как это подчеркнула Светла, администрация нашла возможным предоставить двухкомнатный номер – как оказалось, еще и с ванной вместо душа. Возможно, на кого-то произвело впечатление профессорское звание отца, которое в тогдашней России значило неизмеримо меньше, чем, например, должность директора мясокомбината (таковой был в нашей группе). В России, но не в Болгарии. И мне вскоре довелось убедиться, что никакой ошибки не произошло. Вряд ли, конечно, все прочие остались довольны подобным решением управителей отеля, но жалобы никто не заявил, хотя в конторке у портье имелась соответствующая книжка, которая по-болгарски называлась «плакальной». Что же касается нас, то мы с удивлением и радостью вселились в просторные апартаменты, где, помимо кроватей, платяных шкафов, тумбочек и кресел, имелось еще изящное бюро на гнутых лапках, с затянутой сукном столешницей, набором ящичков, дверец и полок и с особым, тоже на гнутых ножках, стулом. Так что я не без тайной гордости взирал тем же вечером, как отец разложил сопровождавшие его всегда папки с бумагами, разного калибра записные книжки и прочие писчие атрибуты на этом добродушном чудовище, имевшем дальнее, но явное родство с клавесином или клавикордом; после чего, убедившись, верно, в его благосклонном содействии, принялся тотчас что-то писать, по временам сверяясь с другими своими записями, увлекся, уйдя в работу, и, разумеется, даже не догадывался, что аккуратнейший его почерк, строка к строке, сразу привел всё в гармоническое соответствие. Ибо именно каллиграфия на тайных скрижалях всемирных соответствий равна природной строгости нотного письма, а что бы мог предложить в данном случае со своей стороны властелин мясной кулинарии?

Налюбовавшись достигнутым совершенством, я взял с блюда персик невиданных в наших краях размеров и удалился в лоджию – полеживать там в шезлонге, посматривать на россыпи огней, земных и небесных, и на досуге дать себе так или иначе отчет в тех мечтах, которые с некоторых пор без толку горячили мне кровь и пытались прикинуться моими: именно в это я как раз и не верил. Разумеется, я ничего не достиг. То, что это навязанное мне внимание ограничивалось лишь особами одного (примерно) со мною возраста, а, допустим, Светла, блистательная красавица, достигшая, однако, лет двадцати, могла интересовать меня лишь вчуже – это обстоятельство мне и прежде было отлично известно и нисколько не утешало меня. Зато огни всех сортов с вершины нашего холма были дивно хороши, и созерцанием их мне и пришлось умиротвориться.

Последующие дни курортного отдыха оказались выстроены все по одной общей схеме, но странным образом не вызывали скуки и не сливались друг с другом. Возможно, что хитрый горячитель моей крови и в это внес свою лепту: я был одолеваем предчувствиями, впрочем смутными, и такими же смутными, но сильными ожиданиями. В русскоязычной библиотеке, занимавшей антресоли нижнего холла, где по вечерам играл дежурный ансамбль и можно было заказать себе легкие закуски и нелегкие болгарские вина (это, разумеется, для совершеннолетних), я выбрал себе «Большие надежды» Диккенса – в надежде остудить свои собственные. Увидав их в нашем номере на столике подле моей кровати, Светла понимающе улыбнулась и спросила, не хочу ли я съездить с нею на прогулку в Варну.

Не знаю, касалось ли это многих ее подопечных, но нас с отцом она действительно взяла под свое крылышко. Произошло это, правда, не сразу. Обедали мы подле того же «гданьского» холма в ресторане, разделенном внутри, как словарь, на два ряда: немецкий и русский. Отделялись они друг от друга модной в те годы декоративной переборкой из туго натянутых от пола до потолка, под разными углами, ярких разноцветных струн. Погода все время стояла чудная, но для Болгарии, как нам сообщили, легкая облачность во второй половине дня была чуть только не законом природы. Так что пляжу отводились утренние часы, отобедав же, каждый подыскивал себе развлечение сам. Большинство отправлялось по магазинам, в чем нельзя было их винить: скудность русских прилавков была известна всем. К тому же следствия этих походов вскоре сделались наглядны; по крайней мере, одежды наших дам преобразились, и те перестали шокировать иностранцев, являясь на пляж в худо сшитых вечерних нарядах поверх давно отмененных Европой нейлоновых комбинаций. Мужчины щеголяли в фирменных джинсах и модных дорогих футболках. Но ни я, ни отец этим видом спорта не интересовались, а потому скупо обменянные нам левы тратили с беспечностью курортников из более благополучных стран, явно не ведя в уме меркантильных расчетов. Это было тоже замечено.