Антиквар. Повести и рассказы

– Откуда такая сказка? – спросил он потом.

Лика вздохнула.

– Не все ли равно? Есть, да и ладно.

– Хм, – сказал Николинька глубокомысленно, – это не простая сказка.

– Не простая.

– Да, – он улыбнулся и нахмурился – так именно, как этого боялся его отец. – Это сложная сказка. А что же она значит, а?

– Вот ты подумай, и тогда поймешь. А то можешь пойти и попросить своего сверчка о чем-нибудь… Вон он, под ванной.

Она вдруг поднялась, оправив ночнушку, и как-то робко повела плечом.

– Знаешь, – сказала она, – тут холодно… Но все равно: я хочу в зал.

И снова будто услышала что-то.

– Ну – ну пойдем, – согласился Николинька. – Там, может быть, будет теплей. Да, да, вот именно: там может быть и теплей.

– Не болтай ерунды, – оборвала его Лика. – Там не может быть теплей. Мне не за тем туда нужно.

– А… а зачем? А? – Он уставился на нее сквозь очки.

– Я там не все разглядела. Пойдем, – сказала она твердо. – Я тебе все объясню.

Она охнула, прижав пальцем фитиль.

Они вышли в зал и остановились у входа. Лика молчала, глядя перед собой, и Николинька рассмотрел во тьме, что от движения воздуха слегка колышется челка у ней на лбу.

– Как странно, – сказала она. – Этот дом принадлежал раньше каким-то аристократам. Веранды не было, а был герб – над входом, меж двух колонн из волнистого мрамора. Быть может, тот самый. Потом… все прошло. Исчезло. А теперь вдруг мы. Вдвоем, здесь. Почему? Странно. – Лика мотнула головой. – Вон та дверь, – сказала она, – вон, за роялем; это куда?

– Не знаю, – сказал Николинька шепотом. – Это ведь не наш дом. Та дверь закрыта, заперта. За ней, кажется, комнаты. Пустые…

– …И темно-прозрачные окна под вечер, – Лика кивнула. – Да?

– Наверно. Я там видел осиное гнездо на окне. Но вообще мы туда не ходим.

– Вот как! И ты ни разу не пробовал заглянуть в них? Ни разу? При твоем росте?

– Нет. А зачем мне?

– Зачем-то надо, раз уж ты здесь, – сказала Лика. – Осиное гнездо… Ты знаешь, что он называл их осами?

– Кого? – не понял Николинька.

– Мертвецов. – Она сама вздрогнула.

– Кто называл?

– «Кто»! Да Берия же, кто еще! – Она мелко дрожала. Черты ее обострились, глаза замерли, она вглядывалась куда-то в мглу.

– А почему осами? Почему? – спросил Николинька робко.

– Я этого не знаю. Но думаю, потому, что они жалили его – после смерти. Он умел узнавать, кто скоро умрет. Я тоже умею. Хочешь, я тебя научу?

– Как это?

– Пошли. Сейчас покажу.

Она схватила его за локоть и потянула к зеркалу. Пальцы ее тряслись.

– Стань тут, – велела она. – И гляди на меня и на мое отражение. Понял? Одним глазом – сюда, одним – туда. Чтоб двоилось.

Сама она встала боком, почти вплоть к стеклу. Николинька сморщил лоб.

– Правильно. Теперь сведи их. Вместе, в одно. Свел? Гляди – гляди теперь слева, чуть вверх. Должна быть тень. Видишь?

– Нет, – признался он.

– Гляди еще! Ну?

– Кажется…

– Темное пятно, да?

Он молчал.

– Это она, – сказала Лика. – Я-то ее хорошо вижу – со вторым зеркалом. С тем. – Она вздохнула. – Значит, я скоро умру, – она отошла от трюмо, опустив голову.

– Разве ты больна?

– Для этого не надо болеть, глупый… Слушай! – Она вдруг опять схватила его за локоть. – Ведь это ты должен знать! – Она зашептала: – Возможен… скажи: возможен метемпсихоз?

– Это что, что? Это что такое? – не понял Николинька, машинально освобождая руку. Но Лика держала цепко.

– Переселение душ. В другое тело, – сказала она.

– Это из сказки?

– Нет, взаправду. Представь…

Николинька вдруг застыл, вскинув брови. То, что он знал, отнюдь не перечило такой мысли.

– А почему бы и нет, – сказал он громко и с той особенной тонкой усмешкой, какая была у него в классе, на уроках, если он раньше других находил ответ. – Спонтанный порядок частиц в зоне бифуркации… Это как матрица, и тогда…

– Стой! Понятно, – оборвала Лика. Она почти повисла на его руке. – Все ясно! Ясно! я все поняла! – Слезы заблестели в ее глазах. – И времени уже не было… Ты знаешь, кто я? Я оса! Я все помню! Я помню то, что здесь было тогда! Нож разрезал мне грудь…

Она вдруг толкнула прочь его локоть и села – прямо на пол, у стенки.

– Это было вон там, – сказала она всхлипнув. – За той дверью. Еще в машине, когда отец сказал мне, мне стало как-то… Я не могла уснуть. Еще жара… И все слушала! – вскрикнула она вдруг. – Как тогда. Тогда тоже была жара. И мы ждали и слушали. Ждали… его шаги! А потом… Потом дверь распахнулась, и внесли цветы. Море цветов. На весь пол – от крови! – Она засмеялась. – Может быть, все это бредни? И мне просто приснилось? Скажи, – она встала с пола и вгляделась в него. – Ты о своей матери часто думаешь?

– Э-э… – Николинька заморгал. – А почему такой вопрос?

– Ты отвечай, а не почемучкай.

– Тогда часто. Или, вернее, не очень. Да, вот это правильно: не очень часто, – он качнул головой для пущей твердости.

– Ага. А тебя отец много заставлял заниматься?

– Отец? Раньше – да… а теперь мало, потому что я сам уже умею.

– Что ты умеешь?

– Ставить перед собой задачу.

– Как мило. А если я поставлю задачу перед тобой? Ты сумеешь решить?

– Смотря какая задача. Если из высшей математики, то…