Антикварий

— О-о, — удивился нищий, — откуда вы это так хорошо знаете?

— Мне рассказал сам лорд Гленаллен, — ответил антикварий. — Поэтому не приходится говорить о разглашении тобою тайны или нарушении доверия. Граф хочет, чтобы я записал показания старой Элспет, связанные с важными семейными делами. Я решил взять тебя с собой, потому что в ее положении, когда она то бредит, то в ясном сознании, твой голос и вид могут пробудить в ней цепь воспоминаний, на которые я иначе не мог бы ее навести. Человеческая мысль… Что с тобой, Гектор?

— Я только свистнул, чтобы позвать собаку, сэр, — ответил капитан.

— Она всегда убегает слишком далеко. Но я так и знал, что буду вам в тягость.

— Нисколько, нисколько! — заверил Олдбок, возвращаясь к своей теме. — С человеческой мыслью нужно обращаться, как со спутавшимся клубком шелка. Надо осторожно закрепить один свободный конец и только тогда распутывать остальное.

— Я в этом ничего не смыслю, — сказал нищий. — Но если моя давнишняя знакомая нынче в своем уме или вроде того, она нам намотает хорошую шпулю! Жутко становится, когда она начинает размахивать руками и говорить по-английски, как печатная книга, а не как старая рыбачка. И то сказать, воспитывали ее по-благородному, и в обществе она бывала, прежде чем вышла за человека намного ниже по положению. Элспет на десяток лет старше меня, но я хорошо помню, как она стала женой бедняка Саймона Маклбеккита, отца этого Сондерса, и какие пошли толки, будто она сама важная дама. Потом она снова вошла в милость к графине, а затем опять прогневила ее — мне говорил об этом ее сынок, когда был еще мальчишкой. После этого они с мужем вдруг получили много денег, ушли из графского поместья и поселились здесь. Но у них никогда не было удачи. Как бы то ни было, она женщина образованная и как иной раз заведет речь по-английски, мы все только ушами хлопаем.

ГЛАВА XL

От старости глубокой жизнь отходит

Спокойно, неприметно, как отлив
От выброшенной на берег галеры.
Давно ль она от ветра и от волн
Покачивалась мерно, а теперь
В песок зарылась килем. Косо в небо
Вонзилась мачта, а разбитый остов
Едва колышется и скоро ляжет,
Ненужный и недвижный.

Старинная пьеса

Антикварий поднял щеколду хижины и был поражен, услышав резкий, дрожащий голос Элспет, напевавший отрывистым и заунывным речитативом старинную балладу:

Сельдь любит плавать под луной,
Макрель же любит ветер.
А устрица — песок морской,
Изнеженная леди.

Как прилежный собиратель таких образчиков старинной поэзии, Олдбок не решался переступить порог и, напряженно слушая, невольно уже нащупывал рукой карандаш и записную книжку. Время от времени старуха начинала говорить, словно обращаясь к детям:

— Эй, вы, малыши, тс, тс! Я сейчас начну кое-что получше:

Садитесь все на ту скамью
И слушай стар и мал.
Про графа Гленаллена я спою,
Как он под Харло пал.
В Беннахи кронах громко звучал,
Скользил по Дону с волной.
И горец и воин низин горевал,
Был страшен под Харло бой.

Я плохо помню следующую строфу, память у меня ослабела, а тут еще находят на меня всякие мысли… Боже, избави нас от искушения!

Тут ее голос перешел в невнятное бормотание.

— Это историческая баллада, — с живейшим интересом произнес Олдбок, — достоверный и несомненный отрывок из творчества менестрелей. Перси[505] был бы восхищен его простотой, Ритсон не мог бы оспаривать его подлинность.

— Но как худо, — сказал Охилтри, — когда старый человек настолько выжил из ума, что бубнит древние песни после такой тяжкой потери!

— Тише, тише! — остановил его антикварий. — Она снова поймала нить песни.

Действительно, старуха опять запела:

Седлали белых сто лошадей,
Седлали сто вороных.
Чафроны сверкали на лбу коней,
Был рыцарь на каждом из них.

— Чафроны! — воскликнул антикварий. — Вероятно, это то же, что шевроны. Такое словечко дорого стоит. — И он записал его в свою красную книжку.