Антикварная история

– Просто не могла забыть.

Вадим взял бумажник и вытащил сложенный листок.

– Вот что я нашел. Было спрятано в потайном кармашке.

– Что это?

– Стихи.

– Чьи?

– Что-то подсказывает мне – Николая Соболева. Почерк не Анны.

Вадим развернул листок, и Маша увидела написанные небрежным и словно торопливым почерком строки.

– Я хочу прочитать тебе, – сказал Вадим и посмотрел на нее светло-зелеными глазами. – Вот послушай.

Знают ли звезды предел любви?
Видели они ночи Клеопатры, за которые мужчины
                                                       платили жизнью?
Смотрели на Трою, сгоревшую в войне за Елену?
Направляли Зигфрида, ищущего дорогу
                                               к Брунгильде?
Помогали Одиссею вернуться к Пенелопе
                                            из самого дальнего уголка мира?
Освещали Данте путь к Беатриче через девять
                                                                кругов ада?
Вдохновляли Пигмалиона на создание Галатеи?
Поняли ли они, ради чего мы создаем и разрушаем,
Даем и отдаем жизни,
Падаем и воспаряем,
Уходим и возвращаемся?
Молчат звезды.
Лишь на миг открывают они тайну, отражаясь
в глазах любимой женщины.
А в следующий миг мы снова задаемся извечным
                                                                           вопросом:
– Знают ли звезды предел любви?[1]

Вадим опустил листок и посмотрел на Марусю. У нее в глазах стояли слезы.

– На листке стоит дата – двадцать пятое октября семнадцатого года.

– Так это же день смерти!

– Да. А двадцать седьмого его объявят изменником.

– Господи! Как это несправедливо! Так сильно любить и так страшно погибнуть! Исчезнуть без следа!

Он притянул к себе Марусину голову.

– Не без следа, нет. Раз мы читаем эти строки, значит, главное он успел передать.

– Что?

– Любовь. Ту самую, предела которой не знают даже звезды. А звезды, как известно, высоко сидят, далеко глядят.

– Им сверху видно все?

– Ты так и знай.

Маруся хмыкнула ему в свитер и подняла лицо.

– Спасибо, что не дал разреветься. Я и так последнее время совсем рассиропилась.

– Нам незачем грустить. Все плохое закончилось.

Маша покачала головой.

– Мы должны сделать еще одно дело.

– Какое?

– Вернуть Николаю Соболеву его доброе имя.

В храме

В Троице-Измайловском соборе уже заканчивалась служба.

Вадим с Машей вошли и, осторожно ступая по гулкому плиточному полу, встали напротив входа в алтарь. Вадим ни разу не был в этом храме, поэтому решил осмотреться.

Храм был большой и просторный. Наверное, из-за того, что стены не стали расписывать, оставили белыми. Иконы в массивных окладах на их фоне выглядели еще значительнее. Вдоль стен он увидел витрины, в которых под стеклом хранились памятные для Измайловского полка вещи. А над ними висели склоненные знамена. Вадим почувствовал, как похолодели руки. Маруся легонько прижалась к нему плечом.

Слушая разносящиеся по храму слова молитвы, он вдруг впервые подумал, что стоит здесь по праву родства с настоящим измайловцем.

Когда люди стали расходиться после службы, к ним вышел настоятель храма.

– Я праправнук полковника Измайловского полка Николая Алексеевича Соболева, – волнуясь, сказал Вадим.

– Соболева? Не слышал такого имени. Он точно в Измайловском служил? Мы много лет собираем материалы о полке и сынах Отечества, что в нем служили, но…

– Имя моего предка было вычеркнуто из списков полка.

Священник посмотрел настороженно. Маруся торопливо сказала:

– Выслушайте нас, батюшка. Много времени мы не отнимем.

Они заранее решили, что рассказывать будет Маруся, как человек, умеющий, по выражению Любаши, «красно говорить». Но и ей рассказ дался с трудом. Несколько раз она еле сдерживала слезы.

– Мы хотим вернуть Николаю Алексеевичу Соболеву доброе имя и передать в храм его наградное оружие – Георгиевскую саблю, которую он заслужил за беспримерную храбрость в бою под Красноставом в пятнадцатом году, – сказала она под конец.

Вадим протянул саблю. Сверкнул золотой эфес. Блеснул георгиевский крестик из белой эмали.

Настоятель взял оружие.

– Ваше повествование меня потрясло. Но просто так взять оружие я не могу. Принимать такие вещи следует достойно их статусу. Надо отслужить молебен и взять оружие на сохранение по всем православным традициям. К такому следует подготовиться. Это же праздник! Вернуть полку еще одно имя! Достойнейшее из достойных! Для меня, как для служителя, это честь!

Торжественный молебен прошел в дни рождественских праздников. Это было символично. Священнослужители в золотом облачении. Суровый блеск золотого оружия. Многие присутствующие плакали, слушая горестную повесть о невинно обвиненном герое.

Маша и Вадим, возвращаясь домой, долго молчали.