Антим 2. Танцы на костях

«Вот бы на Нордике догадались зачаровывать плащи заодно и на сокрытие запахов» – подумал Иован, хотя серьезно на такое не рассчитывал. Стало быть, план бескровного проникновения в город можно было оставить.

Метрах в четырех от него собака наконец зарычала и не успел еще патрульный Рейха повыше поднять масляную лампу, как бесшумно сработал арбалет, пробивая череп животного тяжелым стальным болтом, а метательный нож через мгновенье уже торчал из горла второго солдата.

Вытирая окровавленный клинок о форму рейховца, что нес до смерти лампу, Иован прикидывал, как лучше избавиться от тел. Тащить их до воды не хотелось, благо кругом царила страшная разруха, а потому можно было особенно не выдумывать. Понадеявшись, что солдаты шли не на смену караула, ассиец затащил их трупы в ближайшие развалины и отправился дальше.

Разоренный город открывался ему картинами произошедших здесь некогда событий: вот огромная, метров пять в диаметре, воронка, наверняка след удара метеора, от подобного которому Иован и сам когда-то чудом не погиб, вот темные завихрения на земле с характерным рисунком пепла, ни что-иное как огненный вихрь выжигавший здесь все живое, а после неистово танцевавший на телах уже погибших людей.

Он продолжал идти сквозь пепелище не меньше часа, замечая, как все вокруг темнеет, а в голове начинает стучать набатом глухая давящая боль. То были верные признаки заканчивающегося действия зелья неясыти. Иован знал, что вскоре боль станет совсем уж раздражающей, а потому сел на кусок каменной стены, принадлежавшей некогда чему-то наподобие склада и, поплотнее укутавшись в плащ, стал пережидать побочные эффекты.

Мужчина понимал, что вскоре уже забрезжит рассвет и он не встретит здесь никакой гусеницы, ни обыкновенной, ни уж тем более огненной.

Он чуть грустно вздохнул от этой мысли, потому как девушка из сна ему очень нравилась и несмотря на то, что бремя пророчества похоже предстояло нести кому-то иному, он хотел бы встретить воплощение своей фантазии в реальности.

Через полчаса небо с восточной стороны стало проясняться, однако Иован решил, что посидит еще немного, в конце концов не зря же он проделал свой путь именно до Фремьена, все равно до выхода из города оставалось немногим более пары сотен метров. Но и когда утреннее солнце окрасило своими первыми робкими лучами обугленные постройки, мужчина поймал себя на том, что ищет повод задержаться.

Тогда, улыбнувшись самому себе, он мысленно попрощался с огненной гусеницей, пожелав ей во что бы то ни стало обратиться бабочкой и поднялся.

В этот момент из переулка донесся приглушенный звук чьих-то быстрых шагов, от чего воин замер, отсчитывая секунды до наступления невидимости и изготовился к стрельбе из арбалета.

Плащ уже сокрыл его от посторонних глаз, но шаги прекратились, словно их владелец переводил дыхание или выбирал маршрут, а затем у иссеченного магическим огнем строения Иован увидел Ее.

В нежных утренних лучах, она осторожно ступала по черному пеплу, все так же ослепительно красива, как и в момент их первой встречи во сне. Алое легкое платье казалось отголоском бушевавшего здесь некогда пожара, но более не властвовавшего над жизнями людей, а напротив, робко и несмело крадущегося посреди изувеченного потусторонней стихией города.

Не в силах отвести взгляда от ее лица, Иован читал в больших карих глазах тревогу и отчаяние, он уже хотел было двинуться ей навстречу, не зная еще, что скажет, но вдруг, позади девушки, из-за того же самого здания откуда она появилась, выбежало несколько патрульных Рейха.

– Нольмонте па! Же суи же мазищьен! – звонко выкрикнула девушка на ланкарском, и обернулась. Чтобы не означала эта фраза, рейховцев она не остановила и Иован решил не выдавать себя раньше времени, считая противников. Их оказалось шестеро, а это представляло серьезную опасность даже для него, особенно учитывая то, что защищать предстояло не только себя самого.

Внезапно огненная гусеница вскинула правую руку и Иован понял, что она собирается произнести заклинание. Он даже узнал его по характерно сложенным пальцам, вот только плеть инферно так и не появилась, а на груди девушки что-то отрывисто щелкнуло, и хрупкая фигура стала медленно заваливаться набок.

Иован знал, – злость неважный союзник в бою, потому как она мешала мыслить трезво. Вот только в его душе кипела самая настоящая ярость, являвшаяся порой куда более грозным оружием чем тот же меч или даже взрывной заряд.

Он с силой распахнул полы своего плаща сбрасывая невидимость, и первый противник получил тяжелый стальной болт в лицо. Отброшенный в сторону арбалет не успел еще коснуться темного пепла, когда метательный нож впился в горло самому дальнему бойцу, имевшему при себе щит.

Вторым ножом Иован промазал, но нужно было не растерять преимущества внезапности, потому мужчина рванулся с места, выхватывая из ножен меч.

Патрульные Рейха стояли, разинув рты.

Но оно и понятно, одно дело преследовать беззащитную девушку, а совсем другое, когда на тебя несется материализовавшийся из воздуха воин, размахивающий сталью клинка.