Антимамочка. Реальное материнство

Я бы все отдала за то, чтобы снова сидеть у твоей кровати, держать за руку и никогда не отпускать. Я все переживала из-за того, как мы будем без тебя, и даже не думала, как, наверное, страшно было тебе. Ты знала, что скоро покинешь нас, что нам придется расти без тебя. Я даже близко не могла представить, что ты чувствовала, пока сама не стала мамой. Теперь у меня есть Генри и Джуд, и мне невыносимо думать о том, что когда-то я оставлю их одних.

Глядя на тебя, я и не подозревала, что быть мамой так тяжело. У тебя все получалось легко, даже когда ты проходила многолетний курс лечения. Ты была прирожденной мамой. Тебе было не занимать терпения, ты готовила для нас всякие вкусности и пришивала ярлычки к свитерам. Хотя ты работала учителем на полную ставку, я всегда чувствовала, что ты рядом, что ты с нами. (За исключением школьных выступлений, на которых ты физически не могла присутствовать, но, учитывая обстоятельства, я не в обиде.) Ты была и остаешься моим идеалом. Из тех, кого я знаю, ты была к Супермаме ближе всех, и я очень горжусь тем, что настоящая Супермама – моя мама.

Теперь я сама стала мамой. Мамой, которая плохо готовит и еще хуже шьет, мамой, которая срывается из-за пустяков. Я часто думаю, что будь ты рядом, я бы смогла стать лучшей матерью. И о том, что быть мамой без собственной мамы – попросту нечестно.

Я стараюсь напоминать себе, что, несмотря ни на что, ты по-прежнему со мной. Не в том смысле, что ты приглядываешь за нами с вип-трибуны на мифической Радуге, нет. Ты в моих мыслях и в моем сердце, где хранятся воспоминания. Я перед тобой в неоплатном долгу: ты подарила мне детство, которое я безуспешно пытаюсь воссоздать для твоих внуков. Они бы тебе понравились, мама. Они чудесные мальчики. И они бы точно тебя полюбили. Генри бы требовал, чтобы ты обнимала его по поводу и без. А Джуд забирался бы к тебе на колени, чтобы ты почитала ему книжку. (Только осторожнее: от избытка чувств он может стукнуть тебя этой книжкой по лицу. У него просто такой период.) И Джеймс бы тебе тоже понравился. Ты бы одобрила мой выбор.

В сумрачные дни, когда мне кажется, что я не создана для материнства, когда меня гложут сомнения и я казню себя почем зря, я вспоминаю, какой прекрасной мамой была ты. Я хочу, чтобы ты мной гордилась. Не обещаю, что перестану кричать – тут я ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня. Не обещаю, что не буду ошибаться. И не обещаю, что всегда смогу быть хорошей мамой.

Но кое-что я твердо обещаю.

Я обещаю стараться. Ты всегда говорила мне, что это самое главное, и была права. Я постараюсь сделать так, чтобы мои дети были счастливы и знали, как их любят. Я буду любить их изо всех сил – за себя и за тебя. От меня они получат твою долю поцелуев и объятий. От меня они узнают, какой замечательной ты была.

Потому что это правда.

И мне очень жаль, что ты не услышишь, как я говорю им об этом.

Часть шестая Не променяю ни на что на свете?

«Иногда я смотрю на своих мальчишек и не могу поверить, что они мои»

И оглянуться не успеешь…

Если бы я получала доллар каждый раз, когда слышала «Ты даже не заметишь, как они вырастут!», то давно обновила бы мальчикам гардероб. Что было бы весьма кстати для моих любителей срыгивать, особенно на только что купленные наряды. Из-за этого я давно перешла на дешевые марки (надо, кстати, добавить этот пункт в мой Виновный список…) Но я отвлеклась.

– Как летит время! – расхожая фраза, которую можно услышать в разговорах на площадке.

– Наслаждайся, это чудесные годы!

– Однажды ты будешь по ним скучать!

– И оглянуться не успеешь, как малыши пойдут в школу!

Обычно я пропускаю мимо ушей эти щедро расточаемые крупицы родительской мудрости, но должна признать, что прежде находила такие замечания довольно утомительными. Например, когда у Генри случался очередной кризис (года, полутора лет, двух лет и двух месяцев или третьей пятницы октября) и он устраивал лежачие забастовки. Особенно мне запомнилась истерика, которую он закатил в лифте торгового центра. Там он улегся на живот и наотрез отказался выходить. Другие пассажиры сбежали этажом выше, а я проводила их тоскливым взглядом и покрепче ухватила сына за капюшон… Или вечерами, когда я бродила по дому, усыпанному дешевыми пластиковыми игрушками и заляпанному детским пюре, методично поднимала с пола грязные вещи и пыталась сообразить, с какого края подступиться к уборке. А голова невольно поворачивалась к входной двери, за которой скрывался мир свободы и спокойствия. Когда Джуд визжал из-за бутылочки (наверное, я всегда подогревала ее чуть сильнее, чем нужно) или висел у меня на ногах, размазывая по джинсам текущие из-за очередных зубов слюни и сопли. В такие дни мне в голову закрадывалась мысль, что время отнюдь не летит – в лучшем случае ползет. И я вряд ли буду скучать по этим «волшебным» мгновениям.