Конструкционно «лёгкий трактор» напоминал английский «Уиппет», но значительно лучше вооруженный и технически более совершенный — впрочем, это не имело особого значения. Тактическое предназначение «лёгкого трактора» было схожим с британскими «коллегами» — плюс к этому, «немец» своим 37-мм орудием должен был уничтожать на поле боя вражеские танки.
И «гросстрактор», и «лёгкий трактор» были машинами традиционного типа — чего нельзя сказать о танке Отто Меркера из фирмы «Крупп». Это была крайне интересная машина — с четырьмя большими колесами и гусеничным ходом. При необходимости колеса опускались, а гусеницы поднимались, и машина могла передвигаться по шоссе на колесном ходу. Шесть опытных образцов этой технически крайне сложной машины были собраны в 1928 году. Каждый из них имел башню с автоматической 37-мм пушкой и легким пулеметом в кормовой части. Три танка имели двигатели «Benz» мощностью 50 л.с., а три — 70-сильные двигатели «NAG». Весили танки по 5,3 тонны, скорость машин на колесном ходу составляла 46 км в час, а с использованием гусениц — 23 км в час.
Иными словами, немцы тоже (хоть и частично) пали жертвами гения Кристи — но пошли по другому пути, нежели советские танковые конструкторы, создавшие серию БТ. Меркер хотел получить танк, в котором водитель, не покидая боевой машины, мог бы за минуту перейти с гусеничного на колесный ход — что довольно трудно сделать даже сейчас, при современной технологической базе. Понятно, что в 1928 году создание такой рабочей схемы натолкнулось на непроходимые трудности. Хотя германская армия отказалась от идеи колесно-гусеничного танка, Крупп отправил чертежи, Меркера и команду конструкторов на заводы «Ландсверк» в Швеции, филиал корпорации Круппа, где конструкция колесно-гусеничного танка была доработана и запущена в производство под названием «Ландсверк» L30.
Но в целом надо признать, что все немецкие танкостроительные экзерсисы донацистского периода, что называется, «в металле», были крайне скромными — чего совершенно нельзя сказать о теоретических разработках в области боевого применения танков. Здесь немцы были (как это выяснилось в первые же дни Второй мировой) впереди планеты всей!
Первым делом Гудериан сотоварищи напрочь отмели идею о том, что танк — это просто подвижная огневая точка для поддержки пехоты при прорыве сильно укрепленной обороны (каковым он считался во всем остальном мире). Прорывать вражескую оборону немцы к концу Первой мировой научились и БЕЗ танков — самой главной проблемой весеннего наступления Людендорфа на Аррас оказалась не прорыв укрепленных позиций французов и англичан, а невозможность быстро нарастить ударную группировку уже за линией обороны противника, после её прорыва. И поэтому Гудериан считал, что танки ни в коем случае не предназначаются для того, чтобы тупо прорывать оборону, быть бронированным тараном для масс пехоты — а обязаны служить ОСТРИЕМ ударного соединения, включающего в себя и моторизованную пехоту, и артиллерию на механической тяге, и подвижные тылы, и сапёров с их минами, колючей проволокой и понтонами — тоже на грузовиках. Танковая дивизия, по Гудериану, обязана была уметь и мочь нанести удар, прорвать фронт, вторгнуться в глубину обороны противника — и там самостоятельно вести наступательный бой до полной победы, для чего иметь в своём составе все необходимые рода оружия — ИМЕЮЩИЕ РАВНУЮ С ТАНКАМИ СКОРОСТЬ. Французская военная мысль отводила танкам сугубо тактическую роль — Гудериан сделал танковую дивизию инструментом оперативного искусства!
Немцам, кстати, в плане теоретических изысканий очень помогло то, что в Первую мировую танков у них не было, и, следовательно, не имелось в наличии авторитетных генералов, имевших за плечами опыт успешного применения танков в качестве подвижных огневых точек — а вот для французов УСПЕШНЫЙ опыт боев во Фландрии и Шампани стал своего рода стопором для развития танковой мысли. Были, конечно, и во Франции разного рода прожектеры (типа полковника де Голля), которые настаивали на сведении танков в крупные группы — но на оные прожекты никто в верхах французской армии особого внимания не обращал. Июльский прорыв (в 1918-м) у Шато-Тьери и Вилле-Котре, осуществленный при помощи девяти танковых батальонов, увенчался успехом? Увенчался. Немцы бежали в ужасе? Бежали. Десять тысяч пленных и двести пятьдесят орудий бросили на поле боя? Имел место такой факт. Так какого ещё рожна, спрашивается? От добра добра не ищут, если отцы побеждали проклятых бошей с помощью танковых батальонов — стало быть, и детишки ихние должны свои танковые войска строить так же! Неча тут велосипед измышлять…