Антиподы

— Это что за столпотворение Вавилонское? Николай, ты что, весь поселок решил в опорный собрать?

— Не-е-е! Только из квартиры Куко, — ответил за Паромова Терещенко.

И стал рассказывать о перипетиях, произошедших в квартире Озерова.

— Ну вы даете… — покачал головой «штаб». — Поаккуратнее надо.

— Да кто же знал…

— Так думать надо…

— Задним умом мы все крепки.

Не успел Терещенко окончить повествование о своих с участковым приключениях, как подъехала автомашина «скорой помощи».

— Ничего серьезного, — осмотрев Барона, сказал врач. — В госпитализации не нуждается. Ему нужны не врач и больница, а медицинский вытрезвитель. Зря сами беспокоились и нас беспокоили.

— Извините и спасибо, — пожал Паромов врачу руку, расставаясь.

— Не за что.

— Как не за что»… За удовлетворительный результат. Переживал все-таки…

— Еще раз повторяю: зря. Больше сами не тревожьтесь и нас не тревожьте. До свидания.

— Счастливого дежурства, — от чистого сердца пожелал ему Паромов.

Работа медработников «скорой помощи» чем-то была родственна работе участковых инспекторов милиции. И тех, и других вызывали, когда беда стучалась в жилище. И тем, и другим приходилось ковыряться в крови и человеческих гнойниках. И тем, и другим вместо слов благодарности чаще приходилось выслушивать упреки и нарекания, что не спасли, не поставили на ноги, не привели в подобающий вид… И те, и другие не были богами, чтобы всех и всегда оградить от бед, горя и слез.

Врач ушел, «скорая» умчалась, а в опорном пункте жизнь шла своим чередом.

— Ну что же, гражданин Речной, давайте все-таки по-знакомимся с вами, — введя в кабинет участковых худощавого, лет сорока, с удлиненным прыщеватым лицом и бегающими глазками, мужчину, сказал Паромов. И на публику: — Из-за вас, из-за вашего нерадушного приема весь сыр-бор… Придется на всех протоколы составлять — и на сутки за хулиганство и сопротивление представителю власти… А ведь хотел просто познакомиться… Без скандалов и протоколов.

С момента доставления нарушителей в опорный пункт прошло около трех часов. У многих доставленных хмель почти прошел, и они чутко прислушивались к сказанному как участковым, так и их друзьями. «Держат ушки на макушке, — знал Паромов, — поэтому маленький спектакль тут не помешает».

— Ну, что скажете, гражданин Речной?

— А я что? Я ничего… — мямлил Куко, мимикой лица и движением глаз показывая на открытую дверь кабинета. — Ну, выпил за освобождение… Так все выпивают…

— Да речь не о том, что выпил, а о том, что друга своего Барона под статью подвел: покушение на жизнь работника милиции и дружинника при исполнении ими служебных обязанностей…

— Ничем я его не подводил…

И опять мимика и ерзанье глаз.

— Подвел. Как хозяин квартиры обязан был призвать всех к порядку, в том числе и Барона, — напористо и громко разъяснял Паромов. — А ты не только не призвал к порядку, но и подстрекал его на противоправные действия своим молчаливым одобрением. Так что, считай, загремит Барон по новой к «хозяину» только с твоей помощью, благодаря тебе…

Речной ужом крутился на стуле. Ему хотелось оправдываться. Сказать, что сам Барон во всем виноват. Но как это скажешь, когда там, в зале, два десятка ушей получше любого локатора ловят каждое слово.

Паромов видел, что Куко уже психологически сломан, подавлен, готов к «сотрудничеству», и будет в дальнейшем давать информацию о своих друзьях-товарищах, но продолжал игру. Не зря же его учили Минаев и Черняев в любой ситуации выжимать созревший плод до конца. Вот он и «жал»…

Из зала, где находились нарушители, мимики Речного и беганья его глаз видно не было. Зато там хорошо слышали, что Куко не «раскололся», не сваливал вину на Барона, хоть ему и приходилось туго. Скорее всего, ему даже сочувствовали: вон, как участковый душу мытарит.

Когда же решил, что игру с Речным пора кончать, то для большего психологического эффекта, чтобы видели собутыльники, грубо вытолкнул Куко из кабинета в зал.

— В отдел, и на сутки, — прокомментировал он свои действия, перепоручая Речного заботе Подушкина и Терещенко. — Да смотрите, чтобы не сбежал. Еще тот проходимец. Тугой, не «колется». Даже очевидное признавать не хочет.

— У нас не сбежит. Чуть дернется — сразу по шее схлопочет, — с готовностью отозвался Терещенко, наблюдавший в зале за доставленными.

— Баронов, теперь вы заходите ко мне в кабинет. Да присаживайтесь вон на тот стул. Давайте потолкуем… — пригласил Паромов в свой кабинет верзилу, уже очухавшегося от полученного удара и даже протрезвевшего.

— Что ж, начальник, ваша взяла. Можете теперь изгаляться, — вызывающе сказал Барон, садясь, однако, на предложенный стул. — Можешь бить — свою душу ментовскую отводить. Все стерплю, чай не впервые…