Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать

Что ж, рецепт неплох и, кажется, легко реализуем на практике. «Кто-то может обидеться на мною написанное, и даже наверняка обидится», – в этих словах из предисловия к новой книге Гришковца сквозит надежда на то, что он сумеет вернуть спортивную форму и явить миру хук справа. Книга выполнена в форме посланий к Андрею Тарковскому, чей несомненный авторитет должен стать для автора точкой опоры на виртуальном ринге. В книге мало текста, а тот, который есть, несет следы спешки: нашему герою не терпится начать сражение сейчас же, пока пыл не угас.

Главных противников несколько. Во-первых, это критик – убогое существо, которого в детстве насильно приобщали к прекрасному и развили в нем мизантропию. Во-вторых, это кинопродюсер, который уничтожает искусство тем, что навязывает свою волю творцу и нагло отказывается финансировать его просто так – «не спрашивая объяснений, не интересуясь замыслом, не читая сценария и не задавая вопросов». В-третьих, это ремесленник, «формально относящийся к художественной деятельности» и имеющий нахальство называть свои книжонки литературой, свои «бесконечные кривляния» на сцене театром, свою кинохалтуру – кинематографом… А еще есть фестивальщики, дилетанты, дикие самородки, певцы караоке и прочие бессмысленные существа.

Эх, если бы вся книга «Письма к Андрею» и взаправду была боксерским поединком – вызывающе субъективным, пристрастным, размашистым манифестом воинствующего индивидуала, кустаря с моторчиком сильных эмоций! Однако с каждой новой страницей наезды и накаты тонут в мелких сетованиях и кокетливом нытье. Спарринг занимает не более трети книги, и на большее автора не хватает.

Оставшиеся две трети произведения – все тот же нынешний Гришковец, который сам себя исключает из бойцовского клуба за неуплату членских взносов и вновь предпочитает не наносить, а принимать удары, не таранить врага бюстами классиков, а прятаться за ними: «Обижали Шекспира, мучили Сервантеса, отравили Моцарта… Издатели обманывали гениальных писателей, современные гениям критики писали злобные глупости, Толстого отлучили от церкви…» И вновь автор страдает от тех, кто хочет пройтись сапогами по хрупкой нежной душе творца, без спроса вломиться с воровской фомкой в заповедную башню из слоновой кости и подменить чистое искусство нечистым антиискусством.

Гришковцу надо обвинять, а он оправдывается, ему в новой роли следует орать во весь голос, а он тихонько хнычет в жилетку: «поделки покупаются охотнее и оцениваются много выше, чем подлинные произведения искусства», «изделия ремесленников и продаются, а искусство художников чаще всего остается неоплаченным». Мол, «человек, создающий искусство, непонятен тем, кто ценит результат и ставит его превыше всего остального»; «он постоянно переживает и не может успокоиться, это он все время мучается и мучает всех, с кем живет».

И тут делается очевидно, что смены имиджа сегодня не будет, а главным адресатом становятся близкие художника: послание уже обращено – через голову читателей – именно к ним: пожалейте, поймите, поддержите, не корите, примите таким, какой я есть… Всякий, кто не принадлежит к числу чад и домочадцев Евгения Валерьевича, может спокойно удалиться. Тарковский, кстати, уходит из книги первым, но Гришковец этого не замечает.

Чайка по имени Евгений Валерьевич

Евгений Гришковец. Почти рукописная жизнь. М.: Махаон

«Я взрослый. Я сижу в этом доме и пишу книгу. А потом книгу напечатают, и она будет продаваться в магазинах. Книга! Это же удивительно!.. Я взрослый, я пишу книгу, настоящую книгу!»

Может ли самоумиление стать художественным приемом? Может, если речь идет о Евгении Гришковце. В данном случае простодушная его радость выглядит несколько наигранной: постоянным читателям известно, что новая книга (равно как и несколько предыдущих в той же серии) – не совсем настоящая и не вполне книга. Сочинялась она на бегу; не столько писалась вручную, сколько диктовалась, переводилась из аудиоформата в текстовой и чуть приглаживалась. К публике дневник писателя попадал до того, как типография отпечатала тираж: спасибо Тиму Бернерсу-Ли и Роберту Кайо, придумавшим Интернет. Благодаря своему живому журналу Гришковец несколько лет мог общаться с поклонниками в режиме онлайн и знакомить их с дневниковыми записями.

Правда, с недавних пор диалог превратился в монолог. Одно дело, когда раздражающий тебя зритель приходит на спектакль в сандалиях на босу ногу, – но этот невежа хоть заплатил за билет! И совсем другое дело, когда кто-то из посетителей ЖЖ оскорбляет твое эстетическое чувство на дармовщинку. А поскольку Бернерс-Ли и Кайо не придумали способа вычищать хамов заранее, то Гришковец переместил дневник на сайт odnovremenno.com – туда, где комментарии не предусмотрены. Теперь читателю дозволено почтительно внимать, но не спорить.