Антипутеводитель по современной литературе. 99 книг, которые не надо читать

Вы вот, например, можете представить Гришу П. общительным спортивным мальчиком, дергающим девочек за косички, припевающим хором, выпускающим стенгазету или хотя бы пускающим кораблики по весенним лужам в компании таких же сорванцов? Нет? И правильно! Читатель не удивляется, узнав о том, что Перельман с детства был нелюдим и аутичен, что у него были нелады с физкультурой, что он не любил мыться, стричь ногти и завязывать шнурки на ботинках, а из всех женщин отдавал предпочтение маме. Прибавьте к этому и ярко выраженное еврейство – и портрет будет завершен.

Понятно, что при таких непростых условиях устрица гениальности могла раскрыться – и явить жемчужину – лишь чудом. Никакие, пусть и самые блестящие, математические способности не помогли бы нашему герою не только пробиться, но и выжить в обществе развитого социализма, где без сдачи норм ГТО даже отличнику не светила золотая медаль, где аутизм воспринимался как опасное упрямство, а замкнутость – как признак неблагонадежности и где на фоне прокламируемой дружбы народов существовала негласная, но четко прописанная «еврейская квота» в главных вузах страны (на математико-механическом факультете ЛГУ, например, «инвалидам пятого пункта» выделялось два человеко-места в год).

Сложись обстоятельства по-иному, Перельман мог бы и не закончить школу, не поступить в вуз, загреметь в армию и сгинуть в песках Кандагара (СССР как раз тогда увяз в Афганистане). Но повезло: на всех жизненных этапах находились понимающие взрослые, – учителя, наставники, старшие коллеги, – которые терпеливо помогали преодолевать идиотические преграды, чтобы на долю героя выпадали только препятствия интеллектуального свойства, а уж с ними-то гений справлялся сам. Таким образом Перельман, победив на международной математической олимпиаде (как его, с такой-то фамилией, туда пропихивали – отдельная песнь), получил право поступить без экзаменов в любой вуз. Он выбрал матмех ЛГУ и, одолев квоту, стал третьим «официальным» евреем на курсе. Далее были учеба, стажировка в США, возвращение в Россию и годы добровольного затворничества, в течение которых непрерывно шел мыслительный процесс, завершившийся протуберанцем триумфа…

Сама долгоиграющая история доказательства гипотезы Пуанкаре и утверждения перельмановского приоритета изложена Машей Гессен по-школярски дотошно, однако в рецензии нет нужды углубляться в топологические дебри: читатели, не сведущие в тонкостях вопроса (а таких – подавляющее большинство), готовы верить на слово, что задача соизмерима математическому дару Перельмана. Другое дело, что факт присуждения премии был почти сразу отодвинут на информационную обочину куда более интригующим обстоятельством.

Увы нам, грешным! Вовсе не гениальность Григория Яковлевича, не взятая им научная высота и даже не сама внушительная премия сделали нашего героя ньюсмейкером, а именно горделивый отказ от награды Института Клэя, активное нежелание забирать и тратить честно заработанные деньги. По иронии судьбы, именно этот факт и превратил у нас Перельмана в настоящую суперзвезду, в подлинно знаковую фигуру, в персонажа таблоидов и притчу во языцех. Даже Владимир Путин, беседуя с учеными, между делом помянул «Гришу», не в силах скрыть удивления пополам с раздражением: «Где деньги? Он даже от денег отказывается. Вот мы пытаемся ему хоть как-то… Но он и эти не берет…» Ну гений – одно слово.

Досадно, что от внимания Маши Гессен ускользнуло любопытное, почти мистическое совпадение: в 1976 году, когда юный Гриша Перельман впервые пришел в математический кружок Ленинградского дворца пионеров, Госпремия СССР была присуждена фильму «Премия» по сценарию Александра Гельмана. Едва ли создатели картины могли предвидеть, что уже в иные времена история бригадира П., который отказался от премии, обретет столь парадоксальное продолжение.

Ностальгический пигмалион

Александр Стефанович. Кураж: Документальный роман о шоу-бизнесе времен СССР. М.: РИПОЛ классик