Антипутеводитель по современной литературе

Тогдашняя критика постеснялась тронуть лауреата, но всего два года спустя премиальные устои зашатались сами собой. Букеровское жюри, будучи укушено ядовитой мухой-мутантом, дружно впало в забытье и, не приходя в сознание, присудило победу скабрезному анекдотцу, увеличенному до размеров романа. Этот жест резко и необратимо опустил котировки всех предыдущих награжденцев — в том числе Иличевского. А тот как человек науки (окончил Физтех!), да еще с опытом работы в капстранах, где реальную отдачу ценят больше, чем самые красивые наградные сертификаты, первым осознал неизбежное: подешевевшее свидетельство вчерашних взлетов может вскоре и вовсе обесцениться. Требовалось как можно быстрее заняться ремонтом творческого фасада.

Так появилась на свет книга «Математик».

Нельзя сказать, будто Иличевский в этом романе революционно перепахал себя. Здесь, как и в прежних его вещах, язык часто не в ладах со вкусом, а выплеск авторского «я» — с чувством меры. Роман пестрит кокетливыми красивостями («жемчужная мгла», «радужная тетива брызг», «бредящий туманом сад», «суриковая дуга, выходящая из дымчатой дали», «тоскливая тревога, которую излучало окно», «дорожные пробки ползут сгустками перламутра» и т. п.), и эти радужные сгустки перемежаются с наукообразными периодами, типа: «Грамматика генома определяется на уровне фундаментальных взаимодействий, на основе которых идут внутриклеточные процессы…» Читатель еле ползет сквозь корявый стилистический бурелом: «застилалась слезами», «будучи балетного склада», «отчаяние его жестикулировало», «испытывали к нему приступы обожания», «эфемерно нагнать оглядкой», «мечтать в иррациональном ключе» и пр.

Как водится, три четверти объема книги заполняется «белым шумом» — порой любопытными, чаще банальными, но в любом случае ни к чему не обязывающими рассуждениями: об альпинизме и алкоголизме, казаках и хазарах, Голливуде и геноме, озере Тахо и Алистере Кроули. Последняя же — «высокогорная» — треть романа вообще выглядит вставным номером. У писателя, как у рачительной хозяйки, обрезков не бывает…

Тем не менее в новом романе Иличевский сумел преодолеть некоторые прежние привычки и двинулся навстречу читателю. Тут есть пусть и пунктирный, дырчатый, но сюжет (герой едет в Китай, затем в Америку, потом в Белоруссию, а под конец идет в гору). Если в букеровском «Матиссе» отсутствовал Матисс, то герой «Математика» Максим Покровский — не сантехник, не таксидермист и даже не лидер группы «Ногу свело!», а действительно гениальный математик, спец в области топологии и лауреат премии «Медаль Филдса».

Что-то знакомое? Ну да! Поскольку среди российских вынужденно-медийных персон гений, тополог и филдсовский лауреат в одном лице только один — а именно Григорий Перельман, — сразу же обозначаются контуры печки, от которой пляшет Иличевский-романист. Но с реального Перельмана, непостижимого даже для его биографа Маши Гессен, писателю нет навара. Поэтому Иличевский лихо обтесывает и ошкуривает занозистого бородача.

Перельман нелюдим, а Покровский общителен. Перельман аскет, а Покровский любит женщин и пожрать. Перельман пробавляется кефиром, а Покровский не дурак выпить (впрочем, к середине книги он «завязывает», молодец). Неясно, какими высокими помыслами озабочен Перельман и озабочен ли вообще (он не дает интервью), а вот Покровский дни и ночи размышляет о бессмертии всего человечества!

Словом, на платформе «неправильного» гения автор конструирует образ гения «правильного», патриотичного, понятного и публике, и автору… Да, кстати! Перельман отказался от премии Филдса и от золотой медали. А Покровский доллары и медаль взял. Он «всегда готов был подработать, копил деньги, был смекалист в бережливости». Вот такие гении нужны России. Перельман, читай эту книгу и учись уму-разуму.

Толстый и тонкий

Александр Иличевский. Анархисты: Роман. М.: Астрель

Вопрос: что у писателя А.П. Чехова всегда вначале, а у писателя А.В. Иличевского вечно посередине? Ответ: слог «че» в фамилии. Пересечение, конечно, хиленькое, на отметину Фортуны едва ли тянет, но для автора, который переписывает чеховскую «Дуэль» на современный лад и нуждается в знаке свыше, даже один общий слог с классиком все-таки лучше, чем ни одного.

Отчего Александру Викторовичу вообще приспичило тревожить прах Антона Павловича? Почему для вивисекции была избрана именно «Дуэль»? Все это внятному объяснению не поддается, так что для простоты вынесем проблему за скобки и оценим лихость писателя, меняющего антураж. У Чехова действие происходило на Черноморском побережье Кавказа, а Иличевский сдвигает сюжет в среднюю полосу России: море заменяет рекой, горы — лесом, кипарисы — соснами, шарабаны — иномарками, виноградное вино — водкой и коньяком.