Антипутеводитель по современной литературе

Хотя новая книга писателя вышла в серии «Проза Алексея Иванова», это — опять не роман, а краеведческо-публицистический очерк, разросшийся до циклопических размеров. Чтобы не схлопотать от благодарных земляков, писатель посвящает свою non fiction не Перми, а другому городу, где прошли его студенческие годы. Кое-что автор подсмотрел тогда, кое-что подслушал теперь, а прочее взял из газет, из Интернета и с потолка. Поскреби по сусекам — вот и бургер готов. Добавь глины — получится город-голем Ёбург. Уже не Свердловск и пока не Екатеринбург. Не город-сад, но и не город-ад. Короче, эдакий лимб, зал ожидания для неприкаянных душ.

Среди тех, кто у Иванова метафизически застрял в лимбе, — Бурбулис и Бутусов, Ройзман и Федорченко, Россель и Денежкина, Шахрин и Коляда, Рыжий и Чернецкий, Крапивин и Новиков, Дед Хасан и Старик Букашкин, и еще многие другие, знаменитые на весь мир или популярные в одном районе. Собрать всех в одной книге технически несложно, но попробуйте-ка объединить эту пеструю компанию хоть подобием однородной языковой среды! Даже не попытавшись совладать с трудной задачей, писатель беспомощно капитулирует. Как совместить «отпечатки Божьих пальцев на глине души» и «он решил вальнуть дружбана»? Да никак: крошим в один салат — съедят. В книге дико намешаны газетный канцелярит и мусорное просторечье, блатная феня и корявые англицизмы. «С детства он был в гуще творческой жизни», «тетки перли к святыням», «тотальность набирающего силы московского консьюмеризма», «артистов замели менты», «вывела криминальных троглодитов из игры как малофункциональные джаггернауты» — всё это авторская речь. Жуткий стилистический разнобой с первой же страницы рождает ощущение морской качки, от которой к экватору книги начинает подташнивать. Потому-то не сразу улавливаешь сверхзадачу: обкатать демоверсию «единого учебника» истории. Пусть не всей, а малого промежутка времени. Пусть не Федерации в целом, но отдельного его субъекта. По совпадению, место действия — город, в котором вырос первый президент России.

К дедушке Ельцину и бабушке-демократии у автора отношение двоякое. По-человечески он вроде бы сочувствует тем, кто замесил колобок, но походя вытаптывает всю их эпоху. Ничего личного, просто бизнес. Автор пользуется идеологическими стереотипами, которые придуманы с одной целью — методом «от противного» загримировать застой нулевых под счастливую эру стабильности. Последнее десятилетие XX века здесь названо «ямой, в которую улетела вся страна», временем «банддемократических разводок» и т. п. Заодно реанимирован миф о «большой крови» при штурме Белого дома в 93-м и многократно использовано смачное словечко-оплеуха «демшиза». Думаете, сколько раз на протяжении книги автор употребит выражение «лихие девяностые»? Один раз? Пять? Десять? Тридцать восемь! И плюс к тому еще трижды в тексте будет упомянута «лихая эпоха», и еще по разу — «бандитская эпоха», «лихие времена», «времена беспредела», «буйные времена», «безумные времена», «безнадежные годы» и «сумасшедшие годы реформ». Художник слова вряд ли бы обрадовался такому однообразию, но идеолог легко нокаутирует литератора.

Подобно президентскому пресс-секретарю, писатель обожает слово «оголтелый», прицепляя его ко всему, что раздражает. Художники? «Оголтелый эгоцентризм». Андеграунд? «Оголтелое самовыражение». С тем же чувством упомянуты чья-то «оголтелая антироссийская позиция» или, скажем, «оголтелые демократы, требующие немедленно ввести все-все-все либеральные свободы». И если глупенькие демократы описаны с явной иронией, то боевики из ОПГ «Уралмаш» предстают здесь титанами с окраин, мачо в спортивных костюмах — идеалистами, почти достойными сочувствия. Свердловскому журналу «Уральский следопыт», центру кристаллизации фэн-движения всей страны, отведены четыре скучные странички, а главы о боданиях «центровых» с «уралмашевскими» занимают не меньше трети книги, вытягивая на отдельную сагу. Какие же «лихие годы» без бандитов? Нельзя! В «Ёбурге» нет ни одного фото культуртрегера Виталия Бугрова, зато «братки» (живые и в виде монументов) явлены во всех ракурсах. Порой кажется, будто и сам автор книги дебютировал не в «Уральском следопыте», а в рядах ОПГ. Неужели самые интересные страницы творческой биографии российского Мартина Идена остались за кадром?

Во френче и парче

Максим Кантор. Стратегия Левиафана. М.: АСТ

Название этой книги и авторский рисунок чудища на обложке исполнены глубокого смысла: когда бы художник и прозаик Максим Кантор, следуя примеру американских индейцев, подбирал себе тотемное животное, им стал бы непременно фантастический левиафан — огромный зверь, смахивающий на гибрид слона с бетономешалкой.