Антисемитизм и упадок русской деревенской прозы. Астафьев, Белов, Распутин

Белов начинал с эпигонских стихотворений и поэм, в которых внешнее подражание Есенину и Твардовскому едва скрывало отголоски стихов и песен Исаковского и Лебедева-Кумача, и даже отзвуки хрестоматийных стихов Маяковского. В стихотворении «Партийный билет», вошедшем в изданный в Вологде сборник «Деревенька моя лесная» (1961), есть такие строки:

Когда я очень устаю,
Когда не мил и белый свет,
Я из кармана достаю
Свой партбилет.
И ярко-красный переплет —
Такая сила пышет в нем —
Усталость сонную сожгет
Своим огнем.
Я мало жил,
Но сколько раз
В дороге он меня учил,
Он для меня без пышных фраз
Красноречив

[Белов 1961: 51].

Публикация повести «Привычное дело» (1966) выдвинула Белова в ряд известнейших прозаиков тогдашнего молодого поколения. В постсоветской оценке Евгения Ермолина «Привычное дело» – «едва ли не самый значительной памятник “деревенской прозы”» [Ермолин 2011]. Соединяющая манеру лесковского сказа с крестьянским и колхозным фольклором послевоенного советского времени ранняя вологодская проза Белова представляла собой разительную альтернативу тогдашней советской литературы о деревне. Исторические романы и городская проза Белова, которой он начиная с 1970-х годов уделял все больше внимания, неизмеримо слабее его самобытных рассказов и повестей о русском Севере.

В поздние 1960-е и ранние 1970-е годы Белова подняли на щит лидеры русского националистического крыла, формировавшегося тогда внутри Союза писателей. Место Белова в современной русской культуре тенденциозно преувеличивалось. В поздние 1960-е Беловым восторгались, пусть с некоторыми оговорками, такие влиятельные критики-центристы, как Феликс Кузнецов [Кузнецов 1965:3, Кузнецов 1967: 3], и такие известные советские литературоведы, как Игорь Золотусский [Золотусский 68: 5]. Рецензии шовинистически ориентированных критиков были помпезны и гомилетичны[29]. В 1979 году серый кардинал «русской партии» Вадим Кожинов резюмировал свое отношение к писателю в статье «В поисках истины»: «Василий Белов – для меня это несомненно и очевидно – больше того, что он создал, хотя созданное им – цвет современной русской прозы. Поэтому я очень много жду от него» [Кожинов 1990: 204]. Ав 1981 году Юрий Селезнев, будущий автор книги о Белове, явно перехваливал талант писателя такими словами: «Творчество истинно современного писателя Василия Белова <…> воспитывает сознание нашей личной, кровной причастности не только сегодняшнему дню, но и всей тысячелетней истории нашей страны, нашего народа в его прошлом и его будущем» [Селезнев 1981: 207].

Еврейские персонажи, заведомо стереотипно-отрицательные, появляются в городской прозе Белова на рубеже 1970-х. В цикле из шести новелл «Воспитание по доктору Споку» (1968; 1978), принесшем Белову известность в среде советской интеллигенции, уже на первой странице появляется Миша Фридбург, один из коллег Зорина, главного героя цикла. Фридбург дает Зорину денег взаймы, а потом, после очередной ссоры с женой, Зорин ночует у Фридбурга:

Фридбург на своем залатанном «Москвиче» увез Зорина к себе домой. Но после двух ночей, проведенных в чинной, фальшиво-доброжелательной атмосфере еврейской семьи, Зорин ушел ночевать к дяде Паше, а вчера перебрался к Сашке Голубеву: было стыдно ночевать у других больше двух раз [Белов 1991–1993,2: 127].

В киноповести «Целуются зори» (1975) на пути героев оказывается «дантист А. Б. Фокельман», изображенный жутчайшим демагогом и жуликом[30]. У Белова в большей степени, чем у Астафьева, и в значительно большей, чем у Распутина, не публицистика и дискурсивные заявления, а именно художественная проза в 1970-е годы становится главной площадкой для антисемитских баталий.