Чтобы противостоять антисемитизму, нам необходимо признать существующие в действительности проблемы, называть агрессию агрессией, а не случайным совпадением или капризом судьбы. Для этого нужно подвергнуть сомнению наш образ мыслей — не из-за неспособности понимать что-то, но по причине отказа оставить в прошлом старые устоявшиеся взгляды и общепринятые идеи, а также из-за узколобости, или привычки избирать кратчайшую мыслительную тропу, которую порождают конформизм, страх любых сложностей и недостаток смелости.
Любой конфликт, к сожалению, подготовлен существующими теориями, которые удаляют в расплывчатое далекое будущее все надежды на мир и гармонию и, что хуже всего, лишают нас способности представить себе какой-то другой взгляд на историю. Вот почему я убежден в том, что для того, чтобы разоружить человека, нужно сначала разоружить его сознание.
Стефан Цвейг в своей книге «Вчерашний мир» показывает читателю интернационалистское, миролюбивое общество; как могли возникнуть концлагеря и приводиться в исполнение Холокост на родине Иоганна Себастьяна Баха и Иммануила Канта? Однако, Освенцим — это не плод воображения; а Бухенвальд находится в нескольких километрах от Веймара, где по сей день жива память о Гете. Как можно создать что-либо после Освенцима? Я не имею в виду искусство или литературу; я имею в виду спасение. Имеет ли человечество способность к взрослению? В отличие от распространенного мнения, мания величия у Гитлера не была ни иррациональной, ни безумной. Она было сосредоточием, рационализацией и кульминацией использования научных методов.
Примо Леви с огорчением пишет о том, как в раннем возрасте он понял, что «в нашем языке нет слов, с помощью которых можно было бы выразить крайнюю степень оскорбления: деградацию человека».
Память об Освенциме остается памятью о ране, которую ничто не может излечить. Нацистские ужасы совершали из-за ненависти к человеку, а не ради защиты нравственной доктрины. Целью этого режима было лишить людей их человеческого облика и уничтожить их историю. Нацизм целился в самую сущность человека, он был кульминацией нигилизма, лишая человечности даже саму смерть. Я думаю обо всех тех женщинах, детях и стариках, которых изъяли из мира живых, и о своих друзьях евреях и цыганах, бывших узниках концлагерей, и о варварстве нацистов, которое внезапно лишило их даже имен и их человеческой личности. Полностью лишенные человеческого достоинства и облика, в ожидании смерти, они являлись всего лишь номерком, выжженным у них на руке. Мы не забудем это!
Одной этой огромной раны было бы достаточно, чтобы оправдать, если бы это было нужно, потребность в государстве, существование которого гарантировало бы людям «никогда больше». Именно поэтому Эли Визель, свидетель нацистского кошмара, ставший впоследствии борцом за мир, написал: «Евреи могут жить за пределами Израиля, но они не могли бы жить без Израиля». Израиль, чьим другом я являюсь, правомерно стремится — равно как и мои друзья-палестинцы и все люди этого региона — жить в мире и безопасности, имея надежные, согласованные с другими странами и признанные ими границы.