Антислова и вещи. Футурология гуманитарных наук

Семиэтика. Истоки «изначального опоздания» настолько онтологичны, насколько космологичны, однако мы не вправе уповать на космодицею в ущерб онтодицеи (принцип дальнодействия не доказан в лингвистике так же, как и в астрономии). Оттягивая момент воязыковления той или иной мысли, мы предупреждаем тавтологическую рефлексию, которая возникает каждый раз, когда вы пытаетесь объективировать отсутствие начала и конца у спровоцированной вами рефлексии, словно нащупав перетекания начала в конец, а конца в начало в интенциональном потоке, в котором отсутствует прерывность между дискретными актами, или как если бы вам пришлось жить в эпоху перемен, расположенной между двумя другими эпохами перемен. Неизречённая мысль есть ложь вдвойне, поскольку она гибнет неосвидетельствованной как для лжи при последующем воязыковлении, так и для проблематизации последнего. «Язык мысли», не обременённый «изначальным опозданием», по определению является нелингвальным, но по–иному семиотичным (и даже – семи-этичным). Семиэтика обозначает этические отношения между знаками, нисколько не умаляя ни смысла, ни средств его выражения. «Язык мысли» немыслим в качестве несемиэтического, то есть безответственного перед языком ресинхронизации, при которой компенсируется эффект «изначального опоздания». Десинхронизация между мыслимым (означаемым) и мыслящим (означающим) на «языке мысли» является доказательством того, что у семиэтической системы остаётся резерв для несемиэтического манёвра, позволяя парировать на любую авторитарную гармонию. Исихастские (безостановочные) перегонки с «изначальным опозданием» в русле парадоксальной интенции могут вогнать мысль в ступор, субстанциализировав её тем самым перед воязыковлением и при условии, что опровергнут её бергсонианский характер (то есть текучий в своём софистическом соблазне скорейшего опосредованного воязыковления). Становящийся статус присущ и референту, и означаемому, и означающему, поэтому принцип «изначального опоздания» постулируется с натяжкой на соответствующую презумпцию, поскольку означающее опаздывает к собственной автореференции не меньше, чем к означаемому, а то и быстрее его. Интерференция «изначального опоздания» и «изначального опережения» сподручна при филологическом комплексе, когда рефлексия над правильностью речи обезоруживает означающие, которые впадают в ступор, а потому не могут отставать к означаемым, сталкивающимся в очереди на воязыковление; когда обременительно навёрстывать «изначальное опоздание», чтобы не попасться на удочку интенциональных парадоксов.

Смешение апокрифического и фактологического типов «изначального опоздания» подрывает теорию следоразличия, согласно которой бесконечность отсылок к нормативному различению – исходному или конечному – контр – автореферентативна, то есть без – различна как к своему истоку, так и своему некрологу. Артефакты «изначального опоздания» вычитываются между отсутствующими прерывностями между интенциональными актами для того, чтобы оправдать презумпцию перформативного парадокса перед её автореферентностью. Принцип «изначального опережения», при котором референты опаздывают к означаемым, а означаемые – к означающим, провоцирует на логику восполнительности, выявляющей искажение обоих принципиальностей. Принцип «изначального опоздания», разбавленный цитатами из Дерриды, проблематизирует тот язык мысли, который, несмотря на метафизические выкрутасы Фодора, ответственен за дисгармонию между обеими принципами. Телеология отставания плана выражения от плана содержания в обратной перспективе выявляется не в телеологию опережения, а в телеософию дополнительности, суммирующейся в прицеливании дальше мишени. Сожительство с «изначальным опозданием» на иждивении у «изначального опережения» вызывает много нериторических вопросов – например, о мере отставания или опережения при выдержке коммуникативного консенсуса.