Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

Дополнительные расколы в эмиграции вызвали победа нацистов в Германии и японская оккупация Маньчжурии. Из Германии потекли кто куда меньшевики, эсеры, кадеты и прочие “левые”, среди которых было много евреев. В условиях приближения войны русские изгнанники стали делиться на “оборонцев” и “пораженцев”. Большинство, как Деникин, Милюков, Керенский, считало, что нельзя сотрудничать с врагами России, какой бы она ни была. То есть, в случае войны надо поддерживать Советский Союз. “Пораженцы” — Семенов, фон Лампе, Туркул, Абрамов и др. видели в немцах и японцах союзников, которые помогут свергнуть советскую власть. Однозначную позицию поддержки нацистов заняли всевозможные сепаратисты — украинские, кавказские, мусульманские, часть казачьих. Стали возникать и русские фашистские организации, в Германии — Светозарова (Пильхау), в Маньчжурии — Родзаевского.

Однако нацисты к сотрудничеству были не склонны, русских фашистов разогнали. И для прочих эмигрантов любую самодеятельность пресекали, все организации, даже дружественные к Германии, были распущены, а вместо них в Берлине учредили официальное Управление делами русской эмиграции. Японцы действовали не менее круто. В Маньчжурии всех эмигрантов (как и китайцев) обложили очень высокими налогами. А все эмигрантские организации отдали под начало атамана А.Г. Семенова — которого, в свою очередь, курировал разведотдел штаба Квантунской армии. Ну а “Всероссийской Фашистской партией” Родзаевского заинтересовались не японские политики или командование, а мафия. Начала оказывать материальную помощь, а за это использовать русскую молодежь в своих целях.

Но если старые эмигрантские течения угасали или перерождались, то возникали новые. В 1930 г. на собрании русских молодежных организаций в Белграде было провозглашено создание Национального Союза Русской Молодежи (позже Народно-Трудовой Союз российских солидаристов — НТС). Он демонстративно отмежевался от прежних группировок, не признавал их авторитетов, принимал только молодых. Своей целью НТС ставил “национальную революцию”, которая свергнет большевизм. А после этого, как утверждалось, в России должен будет возникнуть “народно-трудовой строй”. Но не демократия, а сильное авторитарное правительство, которое действовало бы в интересах народа.

С 1932 г. группы активистов НТС одна за другой начали направляться в СССР. При сотрудничестве с иностранными спецслужбами НТС выдвигал ряд принципиальных условий — сохранение своей “политической независимости”, отказ поставлять информацию разведывательного характера. Но выполнялось ли это на практике — большой вопрос. Да и кто определял, какую информацию считать “разведывательного характера”, а какую нет? Впрочем, в любом случае использование НТС представляло интерес для польской, румынской, японской разведок. Энтузиасты-мальчишки становились “подопытными кроликами”, чтобы испытывать на них “окна” на границе, разные способы ее перехода. Пройдут или попадутся, можно ли пускать своих агентов?

Большинство погибало. Литература НТС пестрит десятками фамилий жертв [122]. Они были уверены, что гибнут за Россию — не давая труда задуматься, а нужно ли это России? Или кому-то другому? Лишь единицы, как Г.Околович, благополучно возвращались — они становились инструкторами, готовили следующие группы мальчишек. А те активисты, которые просочились в Советский Союз, теряли связь с зарубежьем. Но их задача была другой: они начинали “вторую жизнь” по поддельным документам, должны были внедрять в советском народе свои идеи, создавать зародыши будущих организаций. В общем стать “семенами”, из которых постепенно будет произрастать грядущая антисоветская революция.

Но в 1930-х эти “семена” и их заграничные “сеятели” еще не доставляли советскому руководству и спецслужбам особых забот. Куда больше вреда наносили троцкисты. Сам Лев Давидович, надо сказать, оказался не способен организовать сколь-нибудь весомую антисталинскую партию. Он оставался, как и в начале своей карьеры, всего лишь талантливым журналистом и литератором. Написал мемуары “Моя жизнь”, еще ряд книг. Политики и военачальники, особенно битые, в воспоминаниях вообще любят приврать. Но для эмигрантских работ Троцкого характерна ложь совсем уж безоглядная, напропалую, порой даже без заботы о правдоподобии. Впрочем, это тоже один из литературных и политических приемов, которым Троцкий пользовался и раньше — не доказывая своей правоты, не опровергая противников, просто выливать на них побольше грязи.