Из документов британской внешней политики за 1920 г. мы узнаем, что частичное снятие блокады вовсе еще не означало разрешения гражданам Великобритании начать торговлю с Советской Россией.{396}
Ряд материалов дает основание полагать, что эмбарго в течение значительного времени сохраняло свою силу применительно к самому важному для Советской России — ее импорту из Англии. «Нет возражений, — сообщал Керзон 20 мая британскому представителю в Копенгагене, — против того, чтобы английские граждане заключали сделки с русской делегацией, но экспорт товаров из Соединенного королевства в Россию еще запрещен».{397} Даже в октябре 1920 г. министерство иностранных дел беспокоилось о том, чтобы товары английского происхождения, направляемые в Ревель, не оказались в конечном счете предназначенными для Советской России.{398}Другой важный элемент блокады — запрещение всем остальным государствам торговать с РСФСР — также не был устранен в полной мере. Конечно, договор с Эстонией позволил пробить брешь в экономическом окружении. Но если у союзников нашлось в 1918–1919 гг. время сначала фактически, а затем и юридически (нота 10 октября) позаботиться о привлечении к политике военно-экономической блокады нейтральных государств, то после решения Верховного совета Антанты 16 января никаких официальных документов, освобождающих эти страны от навязанных им обязательств, не последовало. Политическим деятелям Скандинавских государств, например, оставалось лишь догадываться, можно торговать с Советской Россией или нет, и согласовывать любой шаг в этой области с мнением лидеров великих держав, сложившейся общей политической обстановкой и т. д.
Больше того, обострение положения в Европе в августе 1920 г. в связи с наступлением белополяков против Советской России грозило рецидивом экономической блокады в полном ее объеме. На совещаниях английского и французского премьеров и военных представителей обеих стран в Хейте 8–9 августа 1920 г. обсуждались и были приняты резолюции, по существу означавшие возобновление — наряду с военными мерами — политики полной экономической блокады, в случае если Советское государство не согласится на предложенные союзниками условия мира с Польшей.{399}
Министерство торговли Великобритании в это время обратилось к правительству с предложением возобновить блокаду Советской России и разрабатывало практические меры запрета торговли «с врагом» на случай военного конфликта.{400}Л. Б. Красин, который в это время был в Лондоне в связи с переговорами о заключении торгового договора между двумя странами, сообщал в Москву 17 августа 1920 г., что «сейчас весь узел положения в политике» и что английское правительство фактически отказывается возобновить торговые переговоры.{401}
С другой стороны, правительство Ллойд Джорджа опасалось, что возврат к политике полной военно-экономической блокады приведет к острейшему внутриполитическому кризису. В июле — августе 1920 г. в стране царила атмосфера массового возмущения действиями правительства. Сначала конгресс тред-юнионов, а затем созванная «Советом действия» Национальная рабочая конференция потребовали от кабинета прекращения военных приготовлений, отказа от прямого или косвенного участия в блокаде Советской России, установления действительных торговых отношений с нею.{402}Все эти обстоятельства, а также начавшиеся вскоре советско-польские переговоры о перемирии предотвратили полное восстановление блокады, но хейтские решения показали, насколько непрочно еще утвердилось в сознании лидеров западного мира понимание необходимости навсегда покончить со старой политикой. Следовательно, говорить о ликвидации военно-экономической блокады в полном объеме на протяжении значительной части 1920 г. нет никаких оснований.
Весь 1920 и начало 1921 г. Советское государство было вынуждено шаг за шагом противодействовать политике экономической блокады в ее скрытой, половинчатой форме. Эти усилия приводили к определенным результатам, позволяя в ряде случаев сокращать зону ее применения, добиваясь ее прорыва на некоторых направлениях.