Антициклон

Погожев, исподтишка, время от времени бросал взгляд в сторону Зотыча, на его лицо, словно печеное яблоко, на длинные жилистые руки, на заскорузлые ладони со следами порезов от шворок, на лишенные ресниц веки, и все больше приходил к выводу, что тот выглядит на добрый десяток лет старше, чем в действительности. Нелегкая жизнь у рыбаков, ох какая нелегкая! И долгожителей средь них не густо... А, казалось бы, всю жизнь на море, на свежем воздухе...

Пока Погожев размышлял обо всем этом, на северо-западе открылся угластый мыс Калиакра. До мыса было далеко, и отсюда он казался игрушечным. Вахтенный поднял бело-зелено-красный болгарский флаг.

Погодой сейнер немного снесло с курса, и они оказались южнее мыса. Но это большого значения не имело. Все равно намеревались идти на юг, вдоль берега, в расчете на встречу со скумбрией.

Чем ближе к берегу — волнение моря заметно падало.

«Вот она, Болгария, — вглядываясь в берег, думал Погожев. И удивился, что не почувствовал особого волнения, которое он ожидал от встречи с этой страной. — Берега как берега, ничем не отличаются от наших». Ему даже стало обидно, что все это, долгожданное и так волновавшее его издалека, при встрече оказалось будничным и обычным.

Он спустился со спардека на палубу. Погожев нашел Осеева в каюте. Тот стоял, широко расставив ноги, в позе полководца, принимающего решение. В руках Виктор держал линейку и циркуль. Перед ним на диване цветастой простыней была разостлана карта западного берега Черного моря.

— А-а, Погожев, — произнес Осеев, обернувшись. И тут же снова возвратился к карте: — Пока светло, пробежим до Бургасского залива. Поищем рыбу. И вот здесь заночуем. — И он ткнул циркулем в чуть заметный на карте заливчик. — Под укрытием мыса Димитр...

Бургасский залив? Да, то случилось в Бургасском заливе. Это, пожалуй, было единственным, что хорошо помнил Погожев. Потом какой-то островок, проливчик, лес и камни. Нагромождение камней.

Он посмотрел на карту. Бургасский залив был громадный, занимал чуть ли не четвертую часть западного берега моря. И в нем — десятки, если не сотни, заливов и заливчиков. Где, в каком заливчике они тогда были? Как называется островок? Ничего этого Погожев не знал.

— Помнишь Богомила Тасева? — с какой-то затаенной хитрецой в глазах спросил Виктор.

— Какого Тасева?

— Ах да, ты же тогда с нами в Болгарию не ходил. Даже еще не работал в колхозе, — сказал Виктор. — Но ничего, познакомишься. Национальный герой Болгарии! Рыбацкая закваска не хуже чем у нашего Зотыча. Родной дядя Николы Янчева...

— Ну, пошел бряцать регалиями. Что-то у тебя в Болгарии что ни друг, то депутат или герой, — улыбнулся Погожев.

— Ты не смейся, это я тебе точно, — немного обиделся Виктор.

— А ближе к делу, Витя, нельзя?

— Если ближе к делу, то ему сегодня шестьдесят!

— Надо бы дать поздравительную радиограмму.

— Я уже дал. И под ней твою фамилию тоже поставил. Как секретаря партбюро.

Погожев пожал плечами.

— Что? Не надо было ставить?

— Нет, все правильно, — сказал Погожев. — Но, по-моему, ты мне главного так и не сказал.

Осеев рассмеялся.

— Если ты такой умный, то о главном сам догадаешься.

— Приглашали?

— Самолично Тасев, по рации. Так и сказал: много Ви моля...

— А Никола Янчев?

— Еще не вернулся из Софии.

— Думаешь, без него будут чествовать заслуженного рыбака, героя, да еще, как ты говоришь, родного дядю Янчева?

— Сомневаюсь, — подумав, согласился Осеев. — Янчев не сегодня-завтра должен вернуться...

Глава двенадцатая

1

На скумбрию пока что никакого намека.

За невысоким скалистым, поросшим лесом мысом Георги берег резко уходил вправо, открывая просторный залив с портом и городом Варна. Город от сейнера далеко. Но со спардека было видно, как его покидали последние отблески дня, сбегая по плоским и островерхим крышам.

На сейнере смайнали флаг и зажгли ходовые огни.

Погожев зашел в радиорубку. Увидев его, Климов поспешно смахнул в ящик стола густо исписанные листки бумаги. Погожев сделал вид, что ничего не заметил. Ему нравился этот немного угловатый и застенчивый парень. Лицо у Володи было скуластое, заостренное к подбородку. Волосы светлые, будто вытравленные перекисью водорода. Глаза большие, девичьи, с пушистыми белесыми ресницами. Как ни тяжело было у Володи сиротское детство, но не надломило его души, не озлобило к людям. И в этом немалая заслуга рыбаков. Они его вскормили-вспоили на рыбацком берегу, помогали одежонкой, выучили и ввели в свою семью на равноправных началах. Жил Климов вдвоем с престарелой бабушкой в старом отцовском домике в Рыбацкой слободке.

Володя включил эфир и сразу же маленькая тесная радиорубка наполнилась писком морзянки, разноязыкой речью, обрывками песен и музыки, потрескиванием, скрежетом и постукиванием аппаратуры. Всякий раз, слыша всю эту «свалку» звуков, Погожев думал, есть ли в мире точный подсчет тому, сколько передатчиков одновременно выбрасывают в эфир свои излияния в виде разговора, песен, музыки, рекламы, шифровок, богослужения. И удивлялся, как в этом величайшем хаосе звуковых волн люди еще могут находить друг друга?