Антициклон

До прихода катера оставалось много времени. «Насижусь еще здесь ночью», — подумал Никола, направляясь в глубь леса. Над ним по-осеннему тоскливо шумели деревья, роняя листву. Чуть заметная тропка привела его к ярко полыхающему всеми цветами, уже обобранному винограднику. Никола пересек его и стал подниматься в гору.

Отсюда в ясную солнечную погоду был хорошо виден не только противоположный берег залива и приютившиеся на мысках городки Поморие и Несебыр, но и далекий мыс Емине, окаймляющий залив с севера. Сейчас той видимости не было. Над заливом висела неприветливая грязно-серая пелена. В сторону Бургаса, словно призрак, двигался немецкий миноносец. Недалеко от берега, вспенивая воду, прошло несколько катеров.

Немецкие корабли Николу нисколько не удивили. Он давно привык видеть их у причалов Бургасского и Варненского портов. Отсюда они уходили обстреливать Одессу, Севастополь и Новороссийск, подкарауливать и топить советские пароходы.

Взгляд Николы скользнул по лесам, садам и виноградникам с детства хорошо знакомой ему долины и остановился на черепичных крышах родного поселка. Сердце его вдруг защемило предчувствием большой и неотвратимой беды. «Лина! Неужели она вправду решится на такое дело? Боже, зачем я сказал ей об этом подлеце Янгулове!» — упрекал себя Никола. Он понял, если не побывает дома, не убедится, что там все в порядке, — не успокоится. И Никола быстро пошел вниз по крутой тропинке, петляющей меж скал и деревьев.

Подходя к дому, он опять подумал о так и не срезанных им кукурузных стеблях. Может, после того, как выполнит задание «Дядо»? Ну, конечно, на денек задержится в поселке, и они вместе с Линой срежут их и уложат под навесом. А то вот-вот пойдут зимние дожди...

Дома была одна мать. Она удивилась появлению сына, который еще вчера вечером распрощался с ними и ушел в Бургас.

— Разве ты не уехал? Где же тогда провел эту ночь? — спросила она обеспокоенно.

Никола назвал первое пришедшее ему в голову имя рыбака из Созопола и спросил:

— Где Лина? Мне надо у нее кое-что спросить.

— Лина? Была дома. Около сарая серп точила, собиралась кукурузные стебли срезать.

«Серп точила?» — насторожился он, и сердце его учащенно застучало. Если бы Лина резала стебли кукурузы, он обязательно бы увидел ее, проходя через поле.

Никола выскочил во двор, растерянно огляделся. Двор носил следы запустения, тут и там топорщились заросли переспелой лебеды, под забором валялось почерневшее от дождей и солнца тележное колесо, под навесом из камыша висела старая порванная сеть, в углу стояли теперь уже ненужные багры и весла, кучкой лежали буйки. Лишь рядом с сараем все так же раскидисто и могуче шуршало поредевшей листвой шелковичное дерево. Под деревом стоял маленький столик, на котором лежал оселок.

Увидав оселок, Никола встрепенулся. «Что же ты стоишь, — упрекнул он себя, — беги, может, еще не поздно».

Недавно надстроенный второй этаж дома Янгулова новой красной черепицей крыши заметно поднимался над остальными домами поселка. С одной стороны к дому вплотную подступал сад, с другой — виноградник. С обратной стороны дома стояли сарай, летняя кухня, свинарник, курятник — тоже добротные и под черепицей.

Никола через сад незаметно прокрался к самому дому и прислушался. Никого. Жена Янгулова рубила стебли кукурузы в добром полкилометре от дома. Никола узнал ее высокую и худую фигуру издалека. «А сам, наверно, на причале околпачивает рыбаков, — подумал Никола. — Но куда девалась Лина?» То, что здесь нет Лины, его немного успокоило. Он уже хотел повернуть обратно, как вдруг за домом послышались мужской рассерженный голос, возня и приглушенный вскрик Лины.

Никола бросился вперед. Через распахнутые двери летней кухни он увидел широкую спину и оттопыренный зад Янгулова. Кулаки его взлетали вверх и тут же падали на извивающуюся под ним Лину. Знакомый Николе с детства серп с кизиловой ручкой валялся у входа.

— Убью! Все равно убью, — задыхаясь от слез, ненависти и боли, твердила девушка.

— Я те «убью». Ты у меня, сучонка, отсюда живой не выйдешь. — И снова занес кулак, целя в лицо девушке.

— Не трожь! — вскрикнул Никола, вскочив на порог кухни.

— А-а, это ты, гаденыш, — подняв на Янчева глаза одичавшего вепря, прохрипел Янгулов. Щека у него была рассечена, кровь залила всю нижнюю часть лица и грудь Янгулова. Лина, видимо, целила серпом по шее, но не попала или тот успел вовремя увернуться.

— Не трожь, иуда!

— Сейчас и ты получишь свое, гаденыш. — И он как был полусогнутым, так и двинулся на Николу, вытянув перед собой руки. — А остальное дополучишь в жандармерии, вонючий ремсист[6].

Янчев отступил на шаг и, выдернув из кармана пистолет, направил на Янгулова.

— А ну, назад! Лина, выходи, — скомандовал Никола.

— Убей его, Никола, застрели, — утирая разбитый нос, всхлипывала Лина.

Янгулов, поняв, что дела его плохи, сразу обмяк, заюлил, норовя выскользнуть из кухни.

— Да ты что, Никола? Этим не шутят. Убери пистолет. Я ее проучить хотел... заместо отца...

— Отца не трогай, иуда! За отца ты еще ответишь. А ну, назад, в кухню!