Антициклон

Викотила на бирик Катюша —
На високи бирик на крутой...

У Погожева на душе была легкая грусть оттого, что сейчас придется расставаться с этими удивительными людьми и с Ропотамо.

— Теперь ждем вас к себе в гости, — сказал он Николе. И вдруг, подхлестнутый идеей, начал горячо убеждать Янчева: — А что, действительно, приезжайте! На день рыбака! Выберемся в лес, в горы. Мы всегда на День рыбака выезжаем в горы. У нас тоже чудесные места есть...

Он, наверно, и дальше бы расписывал красоты своего края, если бы не голос Тасева:

— Ладос, другари! Ладос!..

Богомил Тасев стоял с торжественно-настороженным лицом пророка, вскинув указательный палец над головой.

На какое-то мгновение все вокруг замерли, прислушиваясь, точно кто-то сейчас должен явиться сюда таинственный и неземной.

В кустах — птичья возня и щебет. Доносились голоса играющей в волейбол молодежи, отдаленное гудение пролетавших по шоссе автомашин. И над всем этим — игриво разгулявшийся ветерок, одаряющий всех то терпковато-йодистым запахом моря, то пряным ароматом полевых цветов и трав, то бодрящей свежестью родниковых вод.

— Ладос!.. Ладос!..

И снова, как при встрече гостей, были пущены в ход дудки, бубны, гармоники, кастрюли и ложки. Кто-то бросился в пляс.

— Ладос! — вместе с хозяевами кричали гости.

По преданию, бытующему в народе, этот ветер приносит всем добрым людям счастье, уносит печали, сулит богатый улов рыбакам.

Что-то необычно-радостное, восторженное распирало грудь Погожеву. Его глаза блестели, с губ не сходила улыбка.

— Ладос!

О чем-то шумно и весело говорили Янчев и Торбущенко, то и дело прерывая свой разговор смехом. Хохотал Петко, тиская в объятиях Осеева. А может, Осеев Стойчева — разве можно было разобрать.

Потом Янчев снова пригласил всех к столу.

— Как у вас говорится, посошок на дорогу... Кто на посошок, подходи!.. Другари, моля Ви!.. Дядя Богомил!.. — И уже с бокалом в руке, обращаясь к гостям, пожелал: — Полные трюмы рыбы вам, товарищи!

— Того же и вам, — отозвался Осеев.

— Желая Ви всичко най-хубаво![11]

Все вместе шумно спустились к баркасам.

— Советую пробежаться за Маслен-Нос. Хотя бы до Приморско, — сказал Тасев, прощаясь с Погожевым. — Чем черт не шутит. Только особо в глубь моря не берите. Если объявится скумбрия, будет держаться берега...

— На рассвете я тоже выйду, — сказал Янчев. — До встречи в море.

— И у нас на Дне рыбака, — добавил Погожев, на прощание крепко стиснув локоть Янчеву.

2

Баркасы легко скользили вниз по Ропотамо, мимо уже знакомых рыбакам летних кафе, палаток туристов и рыбацких хижин по берегам.

Настроение у рыбаков было точно такое, каким оно бывает, когда возвращаешься из гостей от старых добрых друзей и точно не знаешь, да и не стараешься узнать, что тебе так всколыхнуло душу — то ли хорошо накрытый стол и радушие хозяев, то ли разговор и общность мыслей. Рыбаки были шумливы, как люди, довольные собой и свершившимся. Вспоминались детали встречи. Восхищались рыбацким опытом Тасева.

— Крепкий мужик, рыбацкой закваски, ни годы, ни партизанское лихо не сломили, — говорил о Богомиле Тасеве кэпбриг Осеев. И, обращаясь к Погожеву, добавал: — А с тебя, Погожев, причитается.

— С чего бы это? — спросил Погожев.

— Ну-у, еще спрашивает. За такую встречу...

— Это точно, Георгич, — подхватил Селенин. — Я и то прямо обалдел от этой вашей встречи. Особенно с Янчевым...

Но тут внимание рыбаков привлекла уткнувшаяся носом в заросли осоки лодка.

— Это же тот самый старик с девочкой, — сказал Погожев, заслонив ладонью глаза от солнца. — Ну, конечно! Она еще махала нам букетом.

— Что-то у них случилось. А ну, подрули-ка, Фомич, — скомандовал Осеев.

Лодка старика была привязана к коряге, чтоб не снесло течением в море. Подвесной моторчик запрокинут в лодку и гребной винт смотрел в небо. Видимо, старик возился с мотором давно. Это можно было угадать по его устало-отчаявшемуся лицу. Девочка с безразлично-сморенным видом дремала в носу лодки. Букет, которым она махала рыбакам утром, веником сухой травы валялся у ее голых ног.

— В чем дело, отец?

Тот недоуменно пожал своими острыми стариковскими плечами.

— Мотор вот... — произнес он глухим, надтреснутым голосом.

— Взгляни-ка, Фомич, — попросил Осеев.

Вначале никто из них не задумался, откуда этот старый лодочник с Ропотамо знает русский язык: так все были озабочены его мотором. Даже Леха и тот сунулся к мотору, хотя ничего не смыслил в этом деле.

— Ну, что там? — спросил Фомича Осеев.

— В общем-то, ерунда, — ответил стармех, вытирая руки листьями кувшинки, сорванными за бортом лодки. — Но у него с собой никаких инструментов.

— А у тебя?

— Да и у меня не лучше. Если бы на сейнере — за пять минут все сделали.

Осеев поискал взглядом остальные баркасы. Но те уже были на выходе в море.

— Ну что, отец, проскочим до сейнера? — предложил он.

Тот опять пожал плечами. Девчонка смотрела на рыбаков широко раскрытыми глазами. От ее безразлично-сморенного вида не осталось и следа.

— Возьмем на буксир и вмиг там будем...

И они, прихватив лодку, продолжили путь в сторону моря.