Антициклон

Погожев вспомнил, что перед отходом на путину ему дома сунули в баульчик коробку ассорти. Тогда он еще возмущался: зачем, мол, ему конфеты? А теперь рад. Есть что подарить девочке. Витюня с Климовым к его коробке присоединили две банки сгущенного молока.

Старик что-то сказал девочке по-болгарски. Девочка смутилась, покраснела и неуверенно произнесла по-русски:

— Спа-асиба...

— Она у меня молодец, — сказал старик, одаривая внучку ласковым взглядом. — Она язык своего деда учит в школе. Только стесняется еще...

Мотор отремонтировали и установили на лодке. Витюня самолично испробовал его, пару раз «обежав» вокруг сейнера, то давая полный газ, то идя на малых оборотах.

— Порядок, батя, — поднявшись на сейнер, заверил он старика. — Катайте на здоровье своих отдыхающих. Горючего я вам в бачок под самую завязку налил.

Старик с девочкой уехали.

Почему-то им всем троим стало грустно от этой встречи. Казалось бы, кто он им, этот старик? Они даже его фамилию не знали. И едва ли узнают когда-нибудь...

Глава пятнадцатая

1

В это утро до них доходит первая весть о замете на скумбрию. Замет этот сделал Никола Янчев. И совсем недалеко от родного причала.

— Мы ее ждем здэсь, а она вон гдэ открылась! — вознегодовал даже невозмутимый Кацев и зло сплюнул за борт.

— Значит, проморгали мы ее где-то. А может, ночью или глубью мимо нас проскочила, — сказал Селенин.

— Мимо Янчева нэ проскочила. Только вышел и уже в замете. Скумбрия словно ждала его.

Весть о замете мгновенно преображает рыбаков. Сразу все взбодрились, навострили зрение. Осеев тут же развернул сейнер на сто восемьдесят градусов и полным ходом пошел в район замета. Туда же бежали болгарские суда. И Малыгин с Торбущенко. Хотя осеевцы их не видели, но знали об этом наверняка. Такая уж рыбацкая психология, где появилась рыба — спеши. Может, и тебе перепадет. На хамсовой путине такую беготню сейнеров друг за другом рыбаки метко окрестили «собачьей свадьбой».

К стоящему в замете сейнеру Янчева Осеев близко не подошел. Вокруг него и своих, болгарских, судов хоть отбавляй. Они метались то бережнее Янчева, то мористее, искали рыбу, но чтобы еще кто-нибудь сыпал невод — не было видно.

— Или косяк маленький был, или остальная успела уйти, — сказал Осеев о рыбе. Он одной рукой крутил штурвал, а другой держал бинокль, наблюдая за морем.

На ходовом мостике — теснота. Радист включил репродуктор, и он шипел, потрескивал, выбрасывая на спардек то русскую, то болгарскую речь. Это Климов старался держать в поле зрения сразу две волны, то и дело переходя с одной на другую.

За кормой сейнера подпрыгивал на взбитой винтом волне уже спущенный на воду баркас. Появись рыба, шлюпочные мгновенно будут в нем.

Погожев и раньше, еще работая в порту, иногда выходил с осеевской бригадой на лов рыбы. С первого же увиданного им замета навсегда запечатлелся в его памяти тот, оглушающий своей стремительностью момент, когда со свистом летит вдоль правого борта сейнера стальной трос нижней подборы невода, стуча, выпрыгивают из деревянного лотка тяжелые кольца-грузила и стремительным потоком скользит сеть за корму, оставляя на поверхности моря пунктир из белых пробок. Иногда этот момент ему снился по ночам. И он просыпался утром бодрым и жизнерадостным.

Но за последние две недели замет ни разу ему не приснился. Может, потому, что все это время он жаждал увидеть его наяву.

На ходовом мостике — ни шума, ни разговоров. Даже забыли о куреве. Так всегда бурное оживление, приходящее на сейнер с известием о рыбе, сменялось настороженностью и сосредоточенностью. Ни одно скопление чаек, ни одна мелкая рябь и светотень на море не оставалась без внимания рыбаков.

Полдень. Слева по борту виднелся округлый, поросший кустарниками мыс Емине. Справа — огромный красный сухогруз, идущий в Бургасский залив. А впереди и позади — рыболовецкие суда и суденышки.

В другое время рыбаки обязательно бы обсудили этот сухогруз: прикинули тоннаж, определили порт приписки и даже погадали бы, чем нагружены его трюмы. Но сейчас им было не до пустопорожней болтовни. Где-то в душе каждому рыбаку хотелось увидеть скумбрию первым.

— А шо, если на этом замете опять вся рыба кончится, — произнес кто-то из рыбаков за спиной у Погожева. Андрея и самого мучили эти мысли, как ни старался он заглушить их в себе. Самое странное, что он чувствовал гнетущую вину за это безрыбье, хотя прекрасно понимал, что отсутствие скумбрии уж никак от него не зависит.

«Неужели так ни с чем и вернемся? — думал Погожев, озирая море. — Вот это будет номер».

И тут, в каких-нибудь ста метрах позади сейнера, вода начала вскипать и пузыриться, словно от невидимого дождя.

— Рыба!..

Увидели ее все одновременно. Косяк скумбрии только-только поднимался, и поэтому «кипение» моря в этом месте заметно нарастало.

— Готовьсь! — скомандовал кэпбриг, отчаянно накручивая штурвал.

Крутой разворот сейнера, и они устремились на полосу фонтанчиков, над которой появились и первые чайки. Рыбакам было видно, как чайки стремглав падали вниз, хватали рыбу и на лету глотали ее, смешно дергая головками.