Антиутопия (ЛП)

Какая-то синеволосая тетка окликнула Грейнджер с другого конца бального зала, и она послала той легкую улыбку и помахала рукой. Гермиона, возможно, казалась взволнованной, но ее тон был стальным, когда она заговорила в следующий раз:

— А разве ты уже не разговариваешь?

— Наедине, — добавил я.

— Не думаю, что это разумно.

— Скорее всего, нет, — согласился я. — Но мне все равно хотелось бы. Пожалуйста.

Выражение ее лица смягчилось, но только на секунду. Я знал, что от меня воняет, как от пивоварни.

— Сколько ты выпил?

— Не столько, чтобы не обращать внимания на то, что ты одета как проститутка. Неужели наше бракоразводное соглашение оставило тебя без гроша в кармане, поэтому ты носишь вдвое меньше одежды, чем раньше? — Мой взгляд задержался на нежной выпуклости ее груди, обтянутой тканью белого шелкового платья. — Меня можно уговорить отдать тебе несколько галлеонов, чтобы прикрыться.

О, это было ужасно. Я слышал слова, слетающие с моих губ, и часть меня не могла поверить, что я произношу их. Другая часть, та, которая хотела ударить Уизли по голове его собственной отрубленной рукой, подзадоривала меня.

Гермиона не выглядела дешевкой. Она не могла выглядеть дешевкой, даже если бы была одета в маггловские фунтовые банкноты, скрепленные вместе. Она была прекрасна в тот вечер, и я всегда жалел, что ни разу не сделал ей достойного комплимента. Для меня комплименты и ласки — все равно что татуировки. Если сделаю один, то не смогу забрать. И когда это случится, я буду в долгу.

Она покрылась румянцем глубокого оттенка красного. Мне следовало чувствовать себя несчастным, ведь заставил ее погрузиться в неловкость из-за подпитываемой ревностью тирады. Но это было не так. Мне нравилась ее боль.

— Ты просто невероятен.

Я предчувствовал надвигающуюся бурю и решил, что выйду в сиянии неисправимой славы.

— Ты позволяешь ему прикасаться к тебе, я прав?

— Что?

— Я говорю о Уизли. Ты приклеилась к его руке на приеме в доме моих чертовых родителей. Вы двое, конечно, не теряли времени, продолжая с того места, где остановились, я прав? А может, он вообще не был терпелив? — Я наклонился гораздо ниже, чем Уизли, разглядывая ее декольте. — Я довольно часто работал допоздна, если мне не изменяет память.

Я вел себя как придурок. Я знал, что яма, которую рою, быстро превращается в провал, но не мог остановиться. На мгновение мне показалось, что она даст мне пощечину. Но мы больше не были детьми, даже если я вел себя как ребенок. Сделав несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, она обратилась ко мне с ледяной холодностью:

— Ты сегодня не в себе, — сказала она. — И ты, очевидно, до омерзения пьян, так что я буду снисходительна и притворюсь, что ты не хотел говорить то, что только что сказал. Уж ты точно не имеешь никакого права обвинять меня в неверности.

Мой рот скривился в хмурой гримасе. Мне нужен был хроноворот. Мне хотелось вернуться назад и выбелить часть того темного дня. Я хотел проникнуть в ее голову и забрать это проклятое воспоминание — то, что заставило ее разлюбить меня. Я мог бы рассказать ей все это, но я неадекватно воспринимал действительность. Я был Хогвартс-экспрессом, решительно пыхтящим вдоль башен замка, которые теперь оказались в поле зрения. Вдалеке, в конце этой гонки, в которой все проигрывают, было самодовольное лицо Рональда Уизли, держащего табличку с надписью «Ха!».

— Ты встречаешься с Уизли или нет? — невнятно пробормотал я, решив проявить благоразумие.

Гермиона закатила глаза.

— Между мной и Роном ничего нет! Я сопровождаю его в официальном качестве. Спроси Гарри, если не веришь мне. И даже если бы что-то произошло, это не было бы твоим делом, я права? Это уже тебя не касается.

Наступил момент бури, и я удивился, что она так долго мирилась с моим поведением. Она повернулась, но я схватил ее за руку, останавливая.

— Подожди.

— Не надо, — сказала она. Внутренняя сторона ее локтя была теплой и мягкой в моей руке. — Я этого не заслуживаю.

Я скользнул рукой вниз, чтобы поймать ее, а затем потянул за собой, прежде чем она успела возразить. В этот краткий миг я был счастливее, чем когда-либо за последние месяцы. Мы сбежали из элегантного, усыпанного золотыми блестками бального зала, точно так же, как сбежали из другого бального зала в ночь нашей свадьбы. Интересно, думала ли она о том времени сейчас, как и я?

Очевидно, я очень хорошо знаю свой бывший дом. Я повел нас по тускло освещенным коридорам, где мы вряд ли могли столкнуться с какими-нибудь болтливыми гостями. Мы вышли через боковой вход в сад, и вдруг — запоздало и глупо — я понял, что мы одни.

Было лето. Ветер в нужный момент изменил направление, и нас окутал аромат звездного жасмина, который обвивал длинную кирпичную стену. От четырехсотлетней изгороди из черной жимолости, окружавшей поместье, поднимался более мягкий, теплый и сладкий аромат. Мы продолжили путь через сад цветущих трав, мимо редких, благоухающих лаймовых миртов, лимонного базилика и четырех видов лаванды.