Антиваксеры, или День вакцинации

Ровно в четырнадцать часов Вилен Егорович Смирнитский вышел из темного и тихого подвала партии антиваксеров на светлую и шумную улицу. Он неторопливо направился к ближайшей автобусной остановке, держа в руках небольшую сумку. Оперативники, следившие за Иваном Ивановичем, никак на Вилена Егоровича не отреагировали, а зря. Ведь в сумке, которую нес Смирнитский, лежало взрывное устройство, изготовленное секретарем партии, пистолет Штыка и грозное послание Главе, заботливо уложенное в металлическую коробочку, чтобы не повредиться при взрыве. Таймер взрывного устройства был установлен на двенадцать часов завтрашнего дня.

Несколько минут назад Смирнитский получил от Ивана Ивановича особо важное задание – доставить посылку в квартиру Кузнецовых и передать ее Людмиле Сергеевне, так как сам Олег еще находился на исправительных работах. Хитроумный секретарь антиваксеров решил не отдавать сумку Олегу вечером на аудиенции, а заранее отправить ее ему на квартиру. Иван Иванович опасался возможной слежки, да и не хотел, чтобы Кузнецов шарился по ночному городу со взрывчаткой.

Добросовестный Вилен Егорович доехал до Калужской, но, выйдя на остановке, пошел почему-то не к дому Кузнецовых, а совсем в другую сторону. И скоро Смирнитский уже заходил в печально известный подъезд, где проживал покойный Андрей Николаевич. В доме стояла непривычная тишина – сосед-алкоголик Бабушкина томился сейчас в застенках ФСБ, где из него пытались выбить признание в убийстве редактора (Бритвин дал вчера команду колоть задержанного, но в свете последних событий закрутился и совершенно забыл отменить свой приказ).

Вилен Егорович поднялся на третий этаж, открыл дверь и вошел в печально известную квартиру №7. Ключ когда-то давно дал ему на всякий случай сам Бабушкин, и тот болтался на общей связке вместе с другими ключами Смирнитского. Вилен Егорович оставил сумку в коридоре, прошел в комнату и осмотрелся. Никаких следов убийства он не увидел – специалисты из ФСБ навели в квартире идеальный порядок, нисколько не хуже клининговой компании.

Тогда Смирнитский принес сумку в зал, сел на диван, расстегнул молнию и начал изучать ее содержимое. Прежде всего он достал металлическую коробочку, вытащил из нее воззвание и внимательно прочел. Вилен Егорович подумал, что в части владения литературным слогом Ивану Ивановичу далеко до его друга, и не зря Рубинштейн оттянул незадачливого поэта сорок лет назад (он прекрасно знал ту старинную историю – ее как-то рассказал ему сам Андрей Николаевич).

Потом Смирнитский достал из сумки небольшой, но увесистый сверток и развернул его. Внутри оказался пистолет Макарова. Вилен Егорович в последнее время волей-неволей стал специалистом по стрелковому оружию. Он оттянул назад затвор, и увидел внизу на стволе продольный пропил (если бы это сделал Иван Иванович, пока пистолет лежал у него в подвале, то наверняка не стал бы класть ПМ в сумку, да и вообще сложив концы с концами вряд ли стал устраивать взрыв, поняв, что покойный Штык его попросту обманул).

И наконец Вилен Егорович достал из сумки большой, тщательно обернутый скотчем пакет. Не надо было становиться Шерлоком Холмсом, чтобы понять его назначение. А совокупность всех трех предметов из сумки давала однозначный вывод – завтра Иван Иванович собирался взорвать несчастного Олега Кузнецова, свалив на него смерть Бабушкина. Судя по весу взрывчатки, массовых убийств секретарь антиваксеров не планировал, но новоявленному террористу-смертнику от этого легче не будет.

И тут Смирнитский сделал нечто очень странное и неожиданное. Он положил взрывчатку и коробочку с воззванием не обратно в сумку, а в единственный оставшийся в зале шкаф, до которого не успели еще дотянуться длинные руки полковника Котова. А пустую сумку набил пачками Зари коммунизма, лежащими на нижней полке шкафа, и которые Бабушкин заботливо собирал для истории. Потом Вилен Егорович положил пакет с пистолетом в карман, взял сумку, вышел на площадку, закрыл дверь ключом и собрался уже спускаться по лестнице. Но тут он услышал какой-то странный шорох из соседней квартиры, оглянулся и увидел тень, мелькнувшую в глазке. На несколько мгновений Смирнитский замер, пытаясь что-то вспомнить, а потом хлопнул себя по лбу и решительно постучал в соседскую дверь.

Та распахнулась, и на пороге Вилен Егорович увидел своего старого друга Андрея Николаевича Бабушкина.

– Я всю голову сломал, не мог понять, где же ты прячешься, – сказал Смирнитский, – а ты опять всех перехитрил.

И он вошел в квартиру Хисамовой.

– Если я кого и перехитрил, так только самого себя, – хрипло сказал Бабушкин.

Андрей Николаевич совершенно изменился. Месяц назад, когда друзья последний раз виделись, Бабушкин был крепким подтянутым мужчиной. Сейчас перед Виленом Егоровичем стоял разбитый всклокоченный старик. От него несло перегаром. На полу в коридоре валялись пустые бутылки.

– Провалился мой план, – сказал Андрей Николаевич с болью в голосе, – эх, вернуть бы все на неделю назад…

– Бежать тебе надо Андрюха, – сказал Смирнитский, – и чем быстрее и дальше, тем лучше.