Не пытавшийся ничего понять, явно привыкший к резким поворотам в поведении хозяина, охранник, как робот повернулся и последовал тем же путем, профессионально просматривая окрестность. Озадаченный происшествием адвокат Кривошеева, прежде чем двинуться вслед за ними, коротко пояснил Крестовскому причину ухода:
– Слушание перенесли, – с интересом оглядел молодого человека и поспешил за своими спутниками, уже подходившими к подъехавшему автомобилю.
Альберт заметил, что Елена Кривошеева не отрываясь смотрит на его лицо. От неожиданности поступка молодого адвоката, она забыла страх и пыталась сейчас понять: почему он не побоялся вступиться и чем смог остановить агрессию ее мужа, которая не однажды заставляла дрожать многих из тех, кто считает себя сильным в этом мире?
– А вы смелый.
– Я сам не знаю, как это вышло, – Крестовский только начал по-настоящему осознавать случившееся.
– Теперь вы понимаете, почему я не могу больше жить с этим человеком? Но главное – дочь. Она все это видит… Может я зря затеяла процесс? Ведь понятно, что мы ничего не добьемся. Он и имущество все перевел на мать, и судью, наверное, уже подкупил на всякий случай. Олег не терпит, когда что-то идет не по его сценарию… А сейчас и вы могли пострадать… И дальше он может вредить вам, если сочтет серьезным соперником. Наверное, надо отозвать иск. Как вы думаете?
Крестовский смотрел на лицо измученной, уставшей от страхов, почти сломленной женщины, в котором проступали черты прежней красоты, слушал ее речь и понимал, что она во всем права. Но теперь логика, поддакивавшая выводам клиентки, никак не проходила дальше мозга. Где-то рядом с солнечным сплетением росло другое понимание ситуации, которое проявлялось не в умозаключениях, а в самоощущении и настрое, толкавшем его идти наперекор разумным рассуждениям.
– Не надо, Елена Николаевна. Нам обоим необходимо пройти через этот процесс. Вам – чтобы избавиться от страхов перед бывшим мужем. А мне – чтобы… хотя бы, чтобы доказать, что я не зря выбрал эту профессию.
– Мне кажется, чем ближе заседание, тем больше я боюсь. И вряд ли после суда буду бояться меньше.
– А если процесса не будет, вы останетесь сломленной на всю оставшуюся жизнь, и будете бояться уже не только бывшего мужа, – Крестовский не понимал, откуда в его словах появилась уверенность, и почему был убежден, что все произойдет именно так, как он говорит, но серединой груди точно знал, что теперь отступать нельзя. – Сейчас я узнаю, когда состоится заседание, а вы подождите меня здесь.
– Нет, я лучше с вами пойду.
– Хорошо, пойдемте со мной.
Слушание перенесли на завтра. Альберт помог Елене Николаевне сесть в такси и поехал в контору. Всю дорогу его не покидало ощущение, что он стал каким-то другим. Взрослым что ли. Оказывается, внутри него было гораздо больше мужского, чем он сам раньше предполагал. А мозг в это время пытался анализировать ситуацию с предстоящим процессом.
Ну, хорошо – вступился за женщину. Молодец! А дальше что?.. Луч увидел… Да, может, и не было никакого света! Галлюцинация. Навеяло рассказами этого Алексея Ивановича и все… Иск-то провальный. Что завтра скажешь на суде? То, что написал – полная ерунда… Да… Надо как-то по-другому… Но как? Как надо?! Не знаю…
– Приехал? Ну, как процесс? – Ниночка, секретарша шефа, живо интересовалась всем, что происходит в конторе и, пожалуй, лучше всех в небольшом коллективе была информирована о том, какие отношения складываются между сотрудниками, как они реагируют на приказы начальства, какими проблемами живут вне работы.
– Перенесли.
Крестовский смотрел на секретаршу и не мог понять, почему он раньше побаивался этой недалекой, неискренней, пустой женщины, всем смыслом существования которой был сбор информации о чужих жизнях. Ее боялись за влияние, которое она имела, рассказывая шефу о происходящем в конторе и вне ее, представляя при этом все в цветах, которые сочтет нужным для того или иного сотрудника. Поэтому все старались поддерживать с ней приятельские отношения, звали Ниночкой, хотя это уменьшительное имя совсем не подходило для 36-летней, весьма толстой женщины. Но сейчас вся ее сила и даже фигура казались Альберту чем-то мелким, вред, который она могла причинить – незначительным. Ее стало даже жалко из-за того, что ничего собой лично она не представляла и наверняка потерялась бы, если бы вдруг лишилась этого места.
– Странно. А почему тебя тогда шеф спрашивал?
– Мне что, нужно зайти к нему?
– Ну конечно! Я же говорю: спрашивал, – секретарша пыталась уловить, что произошло с их Аликом-очкариком, как его в шутку называли в конторе. Он был не похож на себя обыкновенного. Вместо безобидного, стеснительного юноши-ботаника перед ней стоял зрелый человек, знающий цену себе и вещам окружающим, как будто он уже всего достиг в этой жизни. Во всяком случае, так казалось. И тут она заметила: нет очков! Все пришло в логическую норму.
– Подожди, – остановила она Альберта у самой двери. – Очки забыл что ли?
– Что? А очки… Да, дома оставил.